Олимпиец
Шрифт:
– Всего два раза. Сразу после прилета. Потом через месяц. И все. Очень молодой человек. Лет двадцать, не больше. Но ведет он себя как опытный человек. И повадки у него были странные, – торопливо, понизив голос, заговорил Тит, будто только теперь осознал, насколько сильно рискует. – Он говорил очень тихо. И чем тише – тем более угрожающе. Двигался почти бесшумно. Был вкрадчив. Во всем. Он был… как царь… или бог…
«Похож на патриция», – отметил про себя помощник префекта по особо важным делам.
– Староста
– Сам – ни разу. Я однажды спросил его, как поживает этот человек, может быть, его надо осмотреть – все-таки он провел в анабиозе немало времени, а камера была не самой лучшей. На это Краб ответил – парень в порядке. И велел мне молчать. Больше я на эту тему не заговаривал. Хотя уверен, что осмотреть пилота просто необходимо. Но Краб его не выпускает. А в колонии никто против Краба не пойдет – тем более ради незнакомца. И я не пойду.
– У тебя есть его генетический образец?
– Этот второй Павел не позволял мне взять образец ткани. Но я все же умудрился это сделать. Учтите, все это я говорю вам – первому.
– Благодарю за доверие, – усмехнулся Сулла. – А где корабль, на котором прилетел этот парень?
– Корабль?
– Ну да, катер, ведь он прибыл на катере?
Тит задумался:
– Если честно… не знаю. Не думал об этом. Наружу я никогда не выхожу.
– Будь добр, передай мне контейнер с генетическим образцом пилота.
Тит поколебался, но просьбу выполнил. Образец находился в так называемом генетическом жетоне.
– А ты не знаешь, генетический код погибшего пилота и этого, живого, совпадал полностью?
– Не знаю… ничего сказать не могу. Во-первых, тот образец сгинул во Втором поселке. А во-вторых, у меня для этого нет оборудования.
– Ну что ж, твоя помощь неоценима, Тит. Кстати, ты не просветишь меня насчет устройства жизни вашей колонии?
– Если смогу.
– Сможешь. Мои вопросы просты. Насколько я знаю, на колониях Лация республиканские порядки. Власть выбирается – на всех уровнях. И, как я понимаю, старосту Краба жители должны были избрать сами.
– Так и было, – Тит усмехнулся, обнажая по-детски голые десны. – Мы избрали его старостой Первого поселка. Он неплохо справлялся. То есть даже хорошо справлялся, а потом случилась катастрофа. Нас осталось слишком мало, чтобы что-то предпринимать и менять. Краб предложил не проводить выборы, а просто оставить его на этом посту. Все согласились – у нас не было иной кандидатуры.
– Вы не пытались протестовать?
– Н-нет… Зачем? Мы ничего не хотели менять. Староста нас устраивал. Никого не притеснял. В первый момент нам казалось, что эти порядки временные – до тех пор пока не придет помощь от метрополии. Но месяц проходил за месяцем, никто не прилетал. О нас забыли.
– Получается, вы по доброй воле оказались в рабстве у
– Добрая воля попавших в беду поселенцев – это звучит, по меньшей мере, смешно, – заметил врач. – Нашей первейшей задачей было выжить, а не добиваться соблюдения буквы и духа лацийских законов.
– Одно другому не мешает.
Сулла мог бы рассказать Титу, что Крайняя Фула отказалась от помощи спасателей, и, скорее своего, от имени колонистов это сделал староста. Но патриций лишь спросил:
– У вас ведь есть аппарат дальней связи.
– Ну да, аппарат стоит у Краба в секторе. Наверное, мы слишком сосредоточились на ожидании помощи извне, – очень тихо заметил Тит.
– Неужели ни разу никто не протестовал…
– Был один случай. Двое парней решили отремонтировать один из транспортных катеров и отправиться за помощью. Так вот, староста им запретил.
– Они послушались? – недоверчиво хмыкнул Сулла.
– Нет. Их казнили… публично.
– Ого. Хочешь сказать, что их осудили на смерть?
– Да. Осудили.
– Разве по римским законам осужденный на смерть не может апеллировать к народу? То есть именно к вам, ко всем поселенцам?
– Они апеллировали… Но мы… мы… мы проголосовали за смерть. Я видел, я точно видел: почти все подняли руки. А потом, потом все отказывались и говорили, что они не поднимали рук. Никто. Все отреклись.
– Может быть, они находились под гипнозом?
– Я не заметил.
– Твои рассказы с каждой минутой становятся все чуднее и чуднее. Если верить тебе, то этот ваш староста Краб контролирует в поселке все – от белья под комбинезонами до мыслей в голове.
– Именно так… Вот только – не всегда. Я точно знаю, что каждый день примерно с четырех дня до семи по местному времени он недоступен.
– Что значит – недоступен?
– С ним нельзя связаться. Информация к нему не поступает. И он никогда не выходит из своего сектора в это время.
– У него тихий час? – усмехнулся Сулла.
– Что-то вроде того. У меня есть одно подозрение… – Тит заколебался.
– Какое же?
– В это время он проходит какую-то обязательную медицинскую процедуру.
– Но если ты врач, то обязан знать.
– Да, конечно… – Тит опять заколебался. Но отступать было поздно – он уже и так выболтал слишком много.
– Он обращался к тебе с чем-нибудь подобным? – продолжал давить на несчастного Сулла.
– Он взял у меня ванну и аппаратуру для регенерации.
– А раствор?
– Нет, раствор не брал.
– Мне нужна схема внешнего круга станции. Того круга, что теперь полностью закрыт, – просьба была довольно нелепой. Не у врача надо было искать подобные данные. Но если их разговор подслушивают, пусть Краб воображает, что главную тайну лацийцы решили искать в закрытых комнатах купола.