Олимпия Клевская
Шрифт:
После обязательных приветствий и неотвратимого отдавливанья ног молодой человек поинтересовался:
— Не были ли вы сейчас с вашим евреем?
— Да нет.
— Хорошо. А то мне показалось…
— Я был с послом Сардинии.
— Ах, тысяча извинений, только я способен на такие оплошности. Перепутать посла с евреем!
— Быть может, потому, что он вам нужен.
— Посол Сардинии?
— Нет, мой еврей.
— Что ж, признаюсь, вы угадали: от вас ничего не скроешь, — заметил Баньер.
— О,
— Вы меня премного обяжете.
— Зовут его Иаков, живет он на улице Минимов, напротив золотой ивы.
— Золотой ивы?
— Да, большого позолоченного дерева, которое стоит у лавки… токаря. Да, припоминаю, там торгуют бильярдными шарами и табакерками.
— Спасибо.
— Вы хотите что-нибудь купить для госпожи де Баньер?
— Да, только тсс!
— Черт побери, разумеется! — кивнул аббат.
Но тут ему внезапно пришла новая мысль, и он спросил:
— У вас есть портшез?
— Нет, я найму на площади.
— Берите мой.
— О, господин аббат…
— Берите, берите, дорогой мой. Эй, носильщики! Баньер позволил почти насильно запихнуть себя в очаровательный портшез, и аббат отдал распоряжение лакеям.
Упаковав и отослав таким образом мужа, аббат устремился в театр, где репетировала жена.
Но, завернув за угол, он почувствовал сильный толчок, исторгнувший у него крик боли.
— Иаков? Ах ты, мужлан! Неужели так трудно смотреть, куда идешь?
— Прошу прощения, господин аббат, я был очень занят: как раз заворачивал за угол улицы и не имел чести вас заметить.
— Как, ты не имел чести заметить меня?
— Да, господин аббат.
— Но ведь тебе, негоднику, известно, что у меня одного исключительное право на слепоту!
— Надеюсь, господин аббат меня извинит, я не хотел попадаться вам под ноги, но вот этот сундук заслонил мне все.
— А в сундуке что? Уверен: столовое серебро.
— Точно так, столовое серебро, господин аббат.
— Несешь на продажу?
— Напротив, только что купил.
— Отправляйся-ка быстренько домой. Я послал к тебе клиента. Задержи его у себя как можно дольше. Это благородный кавалер, из моих друзей; он купит не меньше, чем в этом сундуке. Кстати, сундук, насколько я разбираюсь, совсем не плох.
— Еще бы! Поглядите-ка. Переменить только вензеля, господин аббат, и сундук может достаться вам.
И он поднял свою поклажу на высоту глаз аббата.
— А чей это вензель «О» и «К»? — спросил тот.
— О, сдается мне, какого-нибудь дамского угодника, подарившего этот сундучок одной актрисе.
— Актрисе, говоришь? Ты купил его у актрисы?
— Да, господин аббат, у госпожи Баньер.
— О, Иаков, что ты говоришь? Как, госпожа Баньер продает свое столовое серебро?
— Сами видите, господин аббат.
Аббат принял ларец из рук еврея и чуть не выронил, так тот оказался тяжел.
— За сколько сторговал? — спросил аббат. — Только не вздумай врать.
— За две сотни пистолей, господин аббат.
— Презренный плут, да ты обокрал их на половину! Здесь серебра на четыре сотни пистолей. Отнеси ларец ко мне.
— Вы покупаете?
— За триста пистолей.
— Триста пистолей, господин аббат, это не цена. Вы сами изволили оценить его в четыреста.
— Нечестивый мошенник! — вскричал аббат. — Я даю тебе сто пистолей прибыли из рук в руки, а ты еще недоволен?
— Ох, времена сейчас тяжелые!
— Будет, будет. Неси его ко мне.
— Уже иду, господин аббат, — заторопился еврей и уже сделал было несколько шагов, но тут д'Уарак остановил его:
— Подожди!
— Жду, господин аббат, — снова застыл на месте еврей.
— Скажи только, как ты познакомился с этой дамой?
— Через ее парикмахершу.
— А, там есть и парикмахерша! Я ее еще не видал; впрочем, я ведь ничего не вижу. Так задержи моего друга подольше. А теперь иди!
И аббат направился к театру, бормоча: «Еврей, парикмахерша, муж, она продает столовое серебро, он покупает драгоценности: все идет как по маслу».
XXII. ПЕРСТЕНЬ ГОСПОДИНА ДЕ МАЙИ
Баньеру нечего было покупать у еврея Иакова, зато у него имелось многое для продажи.
Молодой человек сбыл ювелиру все драгоценные вещицы, подаренные ему Олимпией, и те даже, что он подарил ей сам.
Всего набралось на пять сотен луидоров, которые он положил себе в карман.
Дело в том, что он изобрел новую уловку в игре, притом совершенно беспроигрышную: удвоенные ставки с перерывом, но чтобы новинка сработала наверняка, требовалось восемьсот луидоров, а у Баньера их оказалось всего пятьсот.
С восемьюстами луидорами он несомненно выиграл бы два миллиона. Имея же двенадцать тысяч ливров, Баньер, тяжело вздыхая, готовился преподнести обожаемой Олимпии жалкую сумму в миллион сто тысяч ливров.
Не много, конечно, но, как бы то ни было, при должной экономии должно хватить на хозяйство на пять — десять лет — разумеется, без аббата, парикмахерши и компаньонов сообщества.
Именно таким образом производили подсчеты до изобретения десятичной системы счисления.
Он уговаривал себя, что в конце концов миллион сто тысяч ливров тоже неплохие деньги, и если перевести их в золотые, то они с трудом поместятся в десятке аббатовых шляп, как известно, самых вместительных из всех, какие существуют.