Омикрон
Шрифт:
— И что, все смотрят сквозь пальцы на этот послевоенный хаос? — спросил Шевцов.
— Нет, почему же… Развитые колонии пытаются навести хоть какой-то порядок, создать общее законодательство, но война обескровила их, и потому флот Центральных Миров может эффективно контролировать едва ли десяток планет, расположенных на небольшом удалении от Форта Стеллар.
— Я слышал разговоры о создании так называемой «Конфедерации Солнц» и «Совета безопасности Миров».
— Когда это будет? — повернув голову, спросил Генри.
Семен не ответил, и
— Мы живем здесь и сейчас, Шевцов. Ты правильно поступил, но твоя логика страдает избирательностью. Да, я могу бояться, трястись, не понимать сути некоторых вещей, но я не строю иллюзий. — Генри с отвращением выбросил наполовину выкуренную сигарету, которая вызывала горечь во рту. — Если не расстанешься со своими иллюзиями, не разжуешь собственную судьбу, погибнешь, — добавил он. — Война не окончена, она продолжается. Поражение Земли не потушило пожар. Он тлеет. Люди разучились любить друг друга — те, кто воевал, сгорели изнутри, а кто отсиделся за их спинами, не хотят, чтобы менялось существующее положение вещей.
— Разжевать судьбу — значит, смириться с ней? — спросил Семен.
— Может быть, и так.
— А идти наперекор?
— Не знаю… Не думаю, что можно добиться какой-то справедливости. Мы — потерянное поколение, Шевцов. Наш удел — жить на руинах войны, страшась поднять взгляд к небесам. Я говорю не за всех — за себя.
Семен притормозил машину.
Съехав на обочину, он не стал глушить мотор. Отпустив руль, Шевцов размял пальцы рук, отвыкшие от вождения, потом взял сигарету и, открыв дверь, впустил в салон свежий воздух.
Невдалеке за очередным перелеском виднелись руины небольшого городка. Вокруг все было изрыто старыми оплывшими воронками. Следы войны ощущались повсюду, и отчасти Генри был прав…
Цивилизация расслоилась.
Шевцов не мог похвастаться, что видел много обитаемых планет. Вся его сознательная жизнь волею судьбы протекала в Форте Стеллар, но и там, на подземных уровнях военно-космической базы Центральных Миров, он ощущал это резкое расслоение послевоенного общества.
За пять лет заключения он понял одну непреложную истину: нет непреодолимых обстоятельств. Это была не бравада, а взвешенный, осмысленный анализ.
— Знаешь, что я тебе скажу, Генри?
— Ну?
— Ни ты, ни я не относимся к потерянному поколению.
— Это почему, Шевцов?
— Потому что мы мыслим иначе. Ты прав относительно иллюзий. Есть сорт опасных заблуждений, есть иррациональный страх перед призраками былого, есть обыкновенная беспомощность перед теми, кто делает бизнес на обломках великой трагедии. Или, может быть, ты считаешь, что они изменят судьбы наций, возродят какие-то ценности, очистят мир от порожденных войной фобий?
— Нет, конечно… — фыркнул Генри, по-прежнему глядя за окно.
— Тогда кто?
— Ну, не знаю… — Он повернул голову, посмотрев на Семена. — Только не пытайся внушить мне свои идеалы, ладно? По-моему, у нас проблемы, забыл?
— Нет, не забыл. Но и ты заметь, пожалуйста, один нюанс.
— Какой?
— Мы два врага по историческому определению. Ты должен ненавидеть меня, а я тебя. За моей спиной пять лет несправедливой каторги, у тебя война отняла родителей, кров, так ответь: почему мы сидим вместе, в одном салоне машины, пытаемся решить общую проблему, а не вцепимся друг другу в горло?
Нолан оторопел от такой постановки вопроса.
— Мы влипли в одну и ту же историю, — буркнул он.
— Нет. Это лишь притянутая за уши отговорка.
— Тогда объясни мне, умник…
— Ты сам начал этот разговор. Ты сказал, что давно нет правых и виноватых, — есть глобальные последствия вселенского безумия.
— Брось, Шевцов. Не лови меня на слове. Самая большая проблема, которую я ощущаю на данный момент, — это моя личная безопасность. А что до остального — забудь. Просто эти руины подействовали на меня не лучшим образом.
Шевцов докурил и захлопнул водительскую дверь.
— Не хочу тебя расстраивать, Генри, но беспринципная молодежь, которая убивает друг друга из-за контроля над бросовыми залежами металла, — это лишь частность. Они не найдут нас.
— Тогда не о чем и беспокоиться, — с фальшивой беспечностью ответил Нолан.
— Ладно. Давай найдем приемлемое убежище.
— И что будет дальше?
Шевцов протянул руку и вытащил из-за пазухи два кристалломодуля.
— Вот настоящая проблема, Генри. И я докажу тебе ее состоятельность, а дальше ты сможешь решать сам — относится она к тебе или нет.
Глава 5. ГЛАЗАМИ МАШИНЫ
В двухстах километрах от столицы Кьюига.
Руины покинутого города…
Глазами машины реальность воспринимается в ином свете.
Здесь дело не в сенсорах, не в способах видения, а в конечной обработке полученного сигнала, в его осмыслении.
Люди наделили свои творения огромной степенью свободы и тем самым создали прецедент независимого мышления — по сути, на протяжении нескольких столетий медленно выковывался иной разум, но его игнорировали, считая, что любая машина будет развиваться в строгих рамках базовых программ.
Это являлось грубым просчетом со стороны людей.
Стоило взглянуть на мир их глазами, чтобы понять: все гораздо сложнее.
Шевцову удалось совершить немыслимое с точки зрения нормального человека. Общение с Клименс многому научило его. Семен не ставил под сомнение способность машин, наделенных «псевдоинтеллектом», снимать кавычки с этого слова. Они развивались, накапливая, а затем обрабатывая информацию об окружающем мире, и если их поведением руководили не критерии чувств, а иные, более прагматичные установки, то это обстоятельство, по его мнению, не снимало, а, напротив, усугубляло остроту проблемы.