Ому
Шрифт:
Воскресенье для таитян день необычный. Оно ревностно соблюдается, поскольку дело касается того, чтобы не производить никаких работ. Пироги вытащены на берег, сети развешены для просушки. Проходя мимо похожих на курятники хижин, стоящих у дороги, вы замечаете, что их обитатели, которые как всегда бездельничают, в этот день и болтают гораздо меньше. После церковной службы над всем островом нависает покой; долины, тянущиеся в глубь страны, кажутся еще более тихими, чем всегда.
Коротко говоря, это воскресенье, «день табу» таитян; то самое слово, которое раньше выражало священный характер их языческих обрядов,
Глава 46
Кое-что о «Каннакиперах»
Мой бывший друг, весьма достойный молодой человек (я говорю о Кулу со всей возможной вежливостью, так как к этому меня обязывает прежняя наша близость), этот достойный юноша, отдававший дань модной склонности к уединению, жил в «мару боро», то есть просто под сенью хлебного дерева, в прелестном укромном уголке среди леса на полпути между «Калабуса беретани» и Церковью кокосовых пальм, каковую он весьма усердно посещал.
Кулу был парень хоть куда. Стоя в церкви во всем великолепии полосатой ситцевой рубахи, франтовато выпущенной поверх белых матросских брюк, блестя обильно смазанными кокосовым маслом волосами, он с видом величайшего удовлетворения нежно посматривал на дам. Его взгляды не оставались без ответа.
Но если бы вы видели, какими взорами награждают таитянские красавицы друг друга, какой негодующий вид напускают они на себя, завидев на ком-нибудь новое хлопчатобумажное одеяние, недавно прибывшее на остров в сундуке любвеобильного матроса! Как-то я обратил внимание на группу девушек в засаленных туниках из грубой ткани, с возмущением указывавших на девицу в ярко-красном платье. «Ои тутаи оури!» — говорили они с невыразимым презрением. — «Итаи маитаи! (Ты негодная тварь, хуже некуда).
При всем том Кулу был ревностным прихожанином, так же как и эти строгие молодые девушки. Однако, как мне было известно, некоторые из них, причастившись плодом хлебного дерева, в тот же вечер совершали самые постыдные грехи.
Озадаченный всем этим, я решил установить, если окажется возможным, какое представление они имели о религии, если вообще его имели; но так как вмешательство постороннего человека в духовную жизнь дело довольно деликатное, то я приступил к нему со всей мыслимой осторожностью.
Ярдах в трехстах от владений капитана Боба в уютной маленькой хижине поселился старый туземец Фарноу, который недавно удалился на покой, оставив должность что-то вроде скорохода королевы. Возможно, он выбрал такое близкое соседство с нами ради тех преимуществ, какие оно давало для приобщения его трех дочерей к хорошему обществу. Как бы то ни было, сестры (имейте в виду, ревностные христианки), нисколько не возражали против ухаживания такого услужливого и галантного кавалера, как доктор, и любезно дали ему разрешение дружески навещать их, когда ему вздумается.
Как-то вечером мы отправились к Фарноу и застали девиц дома. Мой долговязый приятель занялся с двумя младшими девушками, которые ему больше нравились, игрой в разыскивание камешка под тремя кучами таппы. Что до меня, то я сидел на циновке со старшей дочерью Айдией, забавляясь ее травяным веером и пополняя свои сведения о таитянах.
Случай оказался благоприятным, и я начал:
— Ну, Айдиа, ты миконари? — В более распространенном виде моя фраза звучала бы: — Между прочим, мисс Айдиа, вы принадлежите к церковной общине?
— Да, мой миконари, — ответила она.
Но за этим утверждением сразу же последовали некоторые оговорки, настолько любопытные, что я не могу не упомянуть о них.
— Миконари эна (член церковной общины здесь), — воскликнула она, приложив руку к губам и сделав сильное ударение на наречии. Подобным же образом и с теми же восклицаниями она прикоснулась к глазам и рукам. После этого весь ее вид мгновенно преобразился, и жестами она безошибочно дала мне понять, что в некоторых других отношениях она не совсем «миконари». Короче говоря, Айдиа была
Христианкой доброй сердцем,
Но подлинной язычницею плотью.
[84]
Объяснение закончилось тем, что она прыснула со смеху, вслед за нею расхохотались ее сестры, и мы с доктором из боязни показаться глупыми тоже присоединились к ним. Как только позволила благовоспитанность, мы распрощались.
Лицемерие в вопросах религии, столь явное у всех обращенных в христианство полинезийцев, крайне необдуманно поощряется на Таити ревностным и во многих случаях насильственным проведением мер для поддержания духовного благополучия среди островитян. Правда, это относится лишь к низшим сословиям, а для знатных делается исключение.
Воскресными утрами, когда выясняется, что в маленьких церквах нет особой надежды на значительное стечение молящихся, во все стороны рассылают группы здоровых парней с дубинками загонять паству. И это достоверный факт. [85]
Эти молодчики представляют собой церковную полицию, их всегда можно узнать по большим белым шарфам, которые они носят. В будни они заняты не меньше, чем по воскресеньям; нагоняя ужас на жителей, они рыскают по всему острову и выслеживают, не совершил ли кто преступления против нравственности.
Они даже собирают штрафы, обычно взимаемые травяными циновками, за упорное уклонение от посещения церковной службы и за другие проступки, относящиеся к юрисдикции духовного суда миссионеров.
Старый Боб называл этих парней «каннакиперами», по-моему, это испорченное слово «констебль».
Он имел против них большой зуб. Однажды, возвращаясь домой, он узнал, что двое «каннакиперов» как раз в это время делают у него обыск, и спрятался за кустом; когда они вышли, два зеленых плода хлебного дерева, брошенные невидимой рукой, угодили им в спину. Свидетелями этого были матросы из Калабусы, а кроме того несколько туземцев; последние, когда непрошеные гости исчезли из виду, стали восторженно расхваливать капитана Боба за храбрость, в чем их горячо поддержали присутствовавшие местные дамы. Женщины особенно сильно ненавидят «каннакиперов», и этому не приходится удивляться: мерзкие наглецы заглядывают к ним в любой час и постоянно суют нос в их интимные дела.