Омут памяти
Шрифт:
Меня подняли на руки, я барахтался — наверное, до этого только мать держала меня на руках, — и так несли до поворота на Тверскую улицу. Милиция была в растерянности, увидев массу людей, заполнившую улицу. Меня проводили до Моссовета. До сих пор уверен, что, не уведи я людей с площади именно в тот момент, трагедия была бы неминуема. Толпа ринулась бы громить здание КГБ. Но о Лубянке все равно вспомнили. Вечером того же дня начали сносить памятник Дзержинскому. Истукан стоял крепко, его падение могло покалечить людей. Тогдашний мэр Москвы Гавриил Попов поручил своему заму Сергею Станкевичу исполнить это технически грамотно, что и было сделано. Думаю, именно за это Станкевич потом и поплатился, когда его начали
Вернемся, однако, к «вождям».
Николай Иванович Бухарин.
Писано о нем много. Опубликовал «Злые заметки», облив грязью гениального Есенина. Ладно. О вкусах не спорят. Но как понять следующее? Цитирую: «Не забудем, сколько безымянных героев нашей чека погибло в боях с врагами, не забудем, сколько из тех, кто остался в живых, представляют развалину с расстроенными нервами, а иногда и совсем больных. Ибо работа была настолько мучительна, она требовала такого гигантского напряжения, она была такой адской работой, что требовала поистине железного характера».
Видимо, Бухарин замаливал старый грех, когда требовал приструнить ВЧК. А работа карателей действительно была адской. В прямом, а не в переносном смысле. Расстреливали обычно пятерками. Людей раздевали догола. Стреляли в затылок. Убивать требовалось одним выстрелом. И так каждую ночь… Кого же убивали? Да все ту же «буржуазию»: офицеров, их жен, детей, купцов, головастых и рукастых мужиков, профессионалов, врачей, инженеров, юристов.
Бухарин прослыл «теоретиком». Сталин играл с ним в «кошки-мышки». То приближал, то отдалял. У Сталина была феноменальная память. Он не забыл, как Бухарин в свое время бегал к Каменеву и говорил, что Сталин — беспринципный интриган, что его ничего не интересует, кроме сохранения власти. Каменев записал патетику Бухарина и отдал текст «молодым троцкистам», которые растиражировали его слова в виде подпольной листовки.
Поздно, очень поздно дошло до Бухарина, что Сталин ничего и никому не прощает. Тогда он подленько писал Ворошилову, что Каменев был «циник-убийца», а что «расстреляли собак, он страшно рад». Когда Бухарина арестовали, Сталин долго держал его на Лубянке. Знал, что будет лизать сапоги. Так и было: Бухарин писал о Сталине стихи и поэмы, посылал письма, полные лести и подобострастия.
Михаил Николаевич Тухачевский.
Подпоручик лейб-гвардии Семеновского полка. Попал в германский плен, где познакомился с французским капитаном, его звали Шарль де Голль.
Мечтал о завоевании мира через смуту, о революционных походах в Европу, Азию и в другие части света. Любимец Ленина, лихо расправлялся с крестьянами, получил прозвище «красный Бонапарт». Гордился этим. Но при первом же столкновении с регулярной армией опозорился. Было это в Польше. Запахло отставкой, а может быть, и расстрелом. Но Ленин не дал в обиду своего любимчика.
Выслужился Тухачевский быстро. Взял мятежный Кронштадт. Вскоре появился в Тамбове, где полыхало народное восстание. В обоих случаях был инициатором применения удушливых газов против повстанцев и гражданского населения. Предлагал создать при Коминтерне Генеральный штаб мировой революции. Он даже выпустил книжонку «Война классов», в которой призывал начать мировую гражданскую войну, завоевать мир и строить всемирную республику Советов.
Наиболее выпукло контрреволюционная сущность нового режима проявилась в борьбе с социалистическим инакомыслием.
Большевики называли себя Российской социал-демократической рабочей партией (большевиков). Но, захватив власть, они уже к лету 1918 года объявили себя коммунистической партией, демонстративно отгородившись от всех социалистических движений России и Запада.
Практически российские социалисты послужили стержнем ленинской концепции о «врагах народа». Гонения на них начались с удушения социалистической печати. «Ленин, Троцкий и сопутствующие им, — писал Максим Горький в газете „Новая жизнь“ уже 7 ноября (ст. ст.) 1917 года, — уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия».
И действительно, еще шли переговоры о создании правительственной коалиции — «от большевиков до народных социалистов», когда 9 ноября правительством был «приостановлен» выход в свет газеты энесов «Народное слово». Со второй половины ноября 1917 года началась полоса преследований газеты меньшевиков-оборонцев «День». Газета закрывалась шесть раз и столько же раз возобновлялась под другими названиями. В мае 1918 года ее издание было окончательно прекращено.
В конце января 1918 года появились «Временные правила о порядке издания периодических и непериодических изданий в Петрограде», согласно которым в случае «явно контрреволюционного» характера публикаций газета закрывается, а члены редакции арестовываются. Всего в январе — феврале 1918 года, то есть всего через 2 месяца после переворота, в Петрограде и Москве было закрыто более 70 газет.
Не отставали от центра и местные власти. В первые месяцы 1918 года в Туле был учинен разгром меньшевистской газеты «Голос народа», в Саратове — газеты «Жизнь». К середине 1918 года практически вся социал-демократическая пресса оказалась под запретом.
В начале 1918 года прошли первые аресты анархистов и максималистов — верных соратников большевиков как в октябрьские дни, так и в период разгона Учредительного собрания. В ночь с 11 на 12 апреля в Москве отряды ЧК и красногвардейцев провели операцию по разоружению групп анархистов, в ходе которой было арестовано свыше 400 человек.
В июле начались гонения и на партию левых социал-революционеров. Эти гонения уже были практически предрешены резкой оппозицией этой партии Брестскому договору с Германией и аграрной политике властей. Акцию протеста 6 июля и театральный арест Дзержинского власти истолковали как попытку левых эсеров захватить власть. Начались повальные аресты.
В феврале 1919 года Дзержинский дал указание всем губчека учредить «самый строгий контроль» за левыми эсерами и меньшевиками, брать из них заложников. Эти меры были оформлены решением Политбюро, которое гласило: «Предложить прессе усилить травлю левых эсеров… Над всеми левыми эсерами иметь надзор… Газеты „Голос печатника“ и „Рабочий интернационал“ прикрыть».
Язык-то каков! «Травля», «надзор», «прикрыть».
С 1919 года начинает складываться система закрытых инструкций и циркуляров ВЧК, ставших «правовой» базой репрессивной политики. Вопросы, так или иначе связанные с деятельностью социалистов и анархистов, регулярно обсуждаются на заседаниях Политбюро ЦК РКП(б). За период с апреля по декабрь 1919 года Политбюро обращалось к ним 25 раз. Типичным для социалиста приговором этих лет было заключение в концлагерь «до конца гражданской войны».
Официальная пропаганда всячески эксплуатировала тезис о временном (до «победы труда над капиталом») характере изоляции социалистов. Однако в циркулярах местным органам ВЧК Москва подчеркивала, что ликвидация внешних фронтов вовсе не означает завершения борьбы с врагами внутренними, поскольку «полная ликвидация контрреволюционных выступлений мыслится только с победой социалистической революции в мировом масштабе». Вот так. Террор и концлагеря — до победы мировой революции.