Омут памяти
Шрифт:
Чекисты всячески избегали обращений в суд, предпочитая действовать методами внесудебных расправ. В январе 1922 года Уншлихт, заместитель Дзержинского, в переписке с Лениным по проектам реорганизации ВЧК писал:
«Есть целый ряд дел, по которым в трибуналах из-за отсутствия фактического материала будут вынесены оправдательные приговоры, в то время как у нас имеется агентурный материал, вполне достаточный для строгого приговора вплоть до высшей меры наказания. По отношению к деятелям антисоветских партий при известной обстановке на территории всей республики или в отдельных частях необходимо применять те или другие репрессии, не имея против них конкретных материалов».
В составе секретных отделов
Но и эта практика не полностью устраивала чекистов. Надо было и компартию включить в состав ЧК. Началось с Ленина, который сказал, что хороший коммунист — это и хороший чекист. Заместитель Дзержинского Ксенофонтов в октябре 1919 года требовал от местных органов «создать гибкий и прочный информационный аппарат, добиваясь того, чтобы каждый коммунист был вашим осведомителем».
В архивах Политбюро я видел немало постановлений Политбюро от 1920–1923 годов, которые специально посвящены меньшевикам. В июне 1920 года всем наркомам было дано указание о том, чтобы «меньшевиков, работающих в комиссариатах и сколь-нибудь способных играть политическую роль, не держать в Москве, а рассылать по провинции». Постановление Политбюро «О меньшевиках», принятое в декабре 1921 года, гласило: «Политической деятельности их не допускать. Самых активных высылать в административном порядке в непролетарские центры, лишив их права занимать выборные должности, вообще должности, связанные с общением с широкими массами».
Во второй половине 1923 года специально созданной при ЦК РКП(б) секретной экзаменационно-проверочной комиссией была осуществлена «дочистка» всего состава наркоматов иностранных дел и внешней торговли и их заграничных учреждений от бывших членов социалистических партий. По инициативе Комиссии с этого времени в заграничных миссиях стали работать сотрудники ГПУ для «внутреннего наблюдения» за настроениями совслужащих. Подобная практика существует до сих пор.
Политику экономического удушения крестьян большевики начали сразу же после контрреволюции: продразверстка, запрещение свободной торговли, принудительные трудовые повинности (гужевая, лесозаготовительная). С середины 1918 года началась прямая военная оккупация деревни. Здесь орудовали вооруженные отряды. На их вооружении были артиллерия, броневики и даже аэропланы. Они занялись упрочением «социалистических» порядков в деревне, по сути же — государственным мародерством. В мае 1918 года, то есть еще до официального начала «красного террора», ревтрибуналы (наряду с органами ВЧК) получили право вынесения смертных приговоров тем, кто отказывался отдавать свой хлеб продотрядам.
Кроме отрядов продовольственной армии, кроме формирований ВЧК, войск внутренней охраны (ВОХР) и регулярных частей РККА, с августа 1918 года в деревне начинают оперировать подразделения Военпродбюро (уборочные и уборочно-реквизиционные отряды) общей численностью свыше 20 тысяч человек, а с весны 1919 года — еще и отряды частей особого назначения (ЧОН) — «партийной гвардии», созданной по решению ЦК при губернских и уездных партийных комитетах «для оказания помощи органам Советской власти по борьбе с контрреволюцией» (в 1921 году кадровый состав — около 40 тысяч человек).
Сама Красная армия, по словам Ленина, на девять десятых была создана «для систематических военных действий по завоеванию, отвоеванию, сбору и свозу хлеба и топлива». Обратите внимание: для систематических военных действий. Разрабатывая свой «план движения с пулеметами за хлебом», большевики преследовали в основном политические цели. Комитеты бедноты, учрежденные декретом ВЦИК от 11 июня 1918 года, были призваны помогать продовольственным органам в изъятии хлеба, но самое главное — разжечь гражданскую войну в деревне.
В моей деревне Королево был, как и в соседних деревнях, такой вот активист. Звали его Федор Судаков. Было это, правда, не в гражданскую войну, а во времена коллективизации. В гражданскую войну он возглавлял комбед. Единственный коммунист в деревне. Никто и никогда не видел Судакова работающим. За него горбатилась жена — горемычная труженица. Ее единственным утешением было «дубасить» мужа чем попало, когда его приволакивали домой вдрызг пьяного. А выпить он любил, понятно, за чужой счет. Да еще любил митинговать, будучи даже в единственном числе. Выходил на середину улицы и горланил: «Мы вас, мироедов, до конца изведем». Когда он выражался абстрактно, то смотрели на него как на клоуна — какая-никакая, а все-таки забава. Но смеху приходил конец, как только Судаков переходил на имена. Вот тогда из дома выходил кто-нибудь из упомянутых им мужиков помассажировать физиономию Судакова. Для нас, мальчишек, это было занятным зрелищем.
Рвань, подобная Судакову, правила бал в деревне. Из них отбирали осведомителей, которые, кстати, хвастались, когда упивались самогонкой, своими «особыми полномочиями» и возможностью «упечь» куда следует любого из деревенских. Хорошо, что крестьяне знали о связях этих пройдох и сторонились их, а по престольным и советским праздникам молотили как рожь на гумне.
Подлинным вдохновителем похода на деревню была верхушка партии, и в первую очередь Ленин, публично поклявшийся «скорее лечь костьми», чем разрешить свободную торговлю хлебом. В августе 1918 года Ленин выступил инициатором назначения заложников из «кулаков, мироедов и богатеев», отвечающих жизнью «заточное, в кратчайший срок исполнение наложенной контрибуции».
В результате военной оккупации деревни крестьяне были поставлены на грань физического выживания. В докладе главкома Красной армии Сергея Каменева (октябрь 1920 года) говорилось о толпах голодных крестьян Воронежской, Саратовской губерний, просивших выдачи хотя бы части зерна из ссыпных пунктов. Зачастую, пишет Каменев, «эти толпы расстреливались из пулеметов».
В местностях, особо, как утверждали власти, «зараженных бандитизмом», вводятся чрезвычайные органы управления — уездные политкомиссии, сельские и волостные ревкомы. Было решено рассматривать эти районы как «занятые неприятелем» и «приравнять в смысле важности и значения к внешним фронтам… периода гражданской войны». А это значит — порки, пытки и расстрелы без суда и следствия. Не отставали и чекисты. «Они, — свидетельствовал М. Лацис, — безжалостно расправлялись с этими живоглотами (крестьянами), чтобы отбить у них навсегда охоту бунтовать».
Наибольшего размаха повстанческое движение достигло в Тамбовской губернии. Оно стало находить поддержку в пограничных уездах Воронежской, Саратовской и Пензенской губерний. В конце февраля — начале марта 1921 года высшим органом борьбы с «антоновщиной» становится Полномочная комиссия ВЦИК во главе с Антоновым-Овсеенко. Его перу принадлежит приказ № 171 от 11 июня 1921 года. Привожу выдержку из него:
«1. Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать на месте без суда. 2. Селянам, у которых скрывается оружие, объявлять приговор о взятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия. 3. Семья, в доме которой укрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество конфискуется, старший работник этой семьи расстреливается без суда. 4. Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать как бандитские, старшего работника из этой семьи расстреливать на месте без суда. 5. В случае бегства семьи бандита имущество таковой распределять между верными советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать».