Он говорит
Шрифт:
Я вам так скажу: эта история была посвящена тому неизбывному чаянию, что люди внутри класса неодинаковы. Это бродячий сюжет – все боятся барина, а он никого не выпорол, дал по целковому и в город уехал. Идут люди из бани, а милиционер спрашивает их:
– В каком году вышли “Чётки” Ахматовой?
И те, ответив про 1914 год и издательство “Гиперборей” шествуют в смятении дальше.
– А чего нас бояться? – говорят прохожему на кладбище и провожают до выхода.
Дедушка Ленин всех чаем напоил,
Всё это вечный рассказ о том, что произошедшее лучше предполагаемого. Рассказ из того времени, когда в метро пускали за пятачок.
Где найдёшь нынче человека, что греет в кулачке пятачок? Это что-то вроде римского воина с гладиусом или свинопаса с волшебным горшком. Разве что – напьётся кто как свинья, и нос-пятачок куда засунет.
Это что-то вроде милиционера, интересующегося издательством “Гиперборей”».
Он говорит: «Один мой друг, ныне покойный, говорил: “Я вот всё мучаюсь, когда с девушкой знакомлюсь, то рассказываю ей про науку, Брамса играю, а сам всё думаю, как бы ввернуть, что у меня хер большой”. И правда – большой был.
Мы с ним вместе учились радиоэлектронике – он гений был, да только умер. А я – жив, только стал инженером по звуку. А мог бы учёным быть.
Ну, вы мне скажете про эти дела: “Хер большой, а сам как маленький”.
Так я вам вот что отвечу: нам действительно тогда было лет по двадцать, но и во всякие времена есть такой формат отношений – беззаботное перепихивание. Он был всегда, а тогда-то уж точно. Тогда у нас случилась сексуальная революция, Макдональдс, и оказалось, что молодость наша, и этот его большой хер, совпали с тем, что можно стало снимать квартиры и в гостиницах перестали спрашивать штамп в паспорте при заселении.
Да-да, я застал, когда спрашивали, и если ты с чужой женой был или с незамужней подругой, то в паспорт вкладывали красненькую десяточку, а то и лиловую двадцатипятирублёвку.
Я сейчас вспоминаю это время с нежностью, но без восторга. Много мы наделали всякой дряни – на первом шаге воспоминания как-то тепло, а потом – стыдно. По разным причинам стыдно, чего уж – иногда просто от того, что помнишь свои глупые речи и напыщенность.
А уж про тех, кому мы сделали больно, и говорить не стоит.
Но как у мужиков похуже со здоровьем, так сразу начинаются воспоминания о былых амурах и прочей сексуальной революции. Не паяльники же вспоминать с запахом канифоли и старую элементную базу – это теперь стыднее прочего.
Так вот об отношениях. В том формате, про который я вам рассказываю, были свои требования – мы же не пристаём к футболисту с вопросами, читал ли он “Анну Каренину”. Мы предполагаем, что он доставит нам, не выходя из телевизора, иное наслаждение, а там и дело с концом.
Ну, и в Макдональдсе? Который тогда нам казался космической станцией, и сейчас смысл есть, не всё ж в “Пушкине” обедать.
Недаром эти два заведения стоят друг напротив друга в конце Тверского бульвара.
Тогда в отношениях много нового было.
То есть, не нового, а просто произнесённого вслух.
К примеру, был у меня друг, у которого был роман с одним профессором. Натуральный роман, не весёлое перепихивание. Драмы. Расставания и встречи.
Статью за это ещё тогда не отменили, и я с удивлением вдруг понял, что это и есть гомосексуализм. Слово длинное и неудобное.
Но времена поменялись, и даже паяльники стали использовать по-другому.
В коммерческих, так сказать, целях.
Я, кстати, всегда завидовал женщинам, что у них может быть опыт промеж собой, и это им люди прощают, и бисексуальность эстетична, а вот с мужчинами всё иначе.
Причём большинство моих подруг, которые уже бабушки, а одна, кажется, дедушка, этот опыт имели, а будь со мной такое, я, поди, не сознался б. Девочки с детства целуются встречаясь-прощаясь, а у наших мальчиков это не в чести. Даже такого повода к тактильным контактам нет…
Так вышло, что я всю жизнь звуковиком работал.
Аппаратура, провода, и, как правило, музыка рядом. А музыканты разные бывают. Бывало, обнаруживалось, что мужчина в меня влюблён – нечасто, но такие случаи были. Это, правда, как-то само собой рассосалось – на теоретическом уровне, когда я был уже не молод, кстати.
И, знай себе движки на пульте гоняю, вида не подаю.
Другое дело, я всё же могу представить себе всё, что будет, так что мне можно зачесть этот опыт. Тут есть хорошая история: “Один могущественный и благородный король, явившись на исповедь к монаху, сказал: ‘Как-то раз пошел я в покои одной придворной дамы, чтобы с ней согрешить, но дамы не было, постель ее была пуста, и, стало быть, греха я не совершил’ ‘Напротив, мессер, – ответил ему монах, – это все равно, как если бы дама была в постели’. ‘Но разница все же есть’, – сказал король”.
Тогда же другой мой приятель мечтал спознаться с негритянкой. Наконец, когда границы открылись, он поехал в Париж и снял там проститутку. Даже двух. И вот, в восторге рассказывал, как сбылась его мечта: “Ах, эти дочери Ганга…”
Его подвела география и произношение.
Но решительный был человек, да.
Я же не решительный, я – звуковик. Вот в старом кино Паратов был решительный – шубу в лужу положил перед бесприданницей.
Расточитель.
Я бы не положил.
Можно на руках девицу перетащить: в том-то и дело – это ведь такой случай женщину обхватить. Я бы нипочём не отказался. Тем более, что шубы-то у меня и нет.
Конец ознакомительного фрагмента.