Он говорит
Шрифт:
Дожди в горах совсем не то, что дожди в городе. Ты ближе к небу, и иногда видишь облака внизу.
Дождь не капает, капли не успевают разогнаться, покидая тучу. Этот горный дождь окружает тебя – справа и слева, он заходит снизу, всё мешается – пот и вода.
Однажды дождь шёл весь день, и весь день нужно было идти по скользким камням. Вода смыла снег, проникла всюду, а, главное, быстро намочила спину И это было очень хорошо, потому что самое главное – перестать чувствовать отдельные капли.
Но
Мы, мальчики, устраивались в сырых норах, и на всё это падал, кружась, горный снег. Небо было неотличимо от склона, а чёрная нитка от белой.
Я по привычке выпростал руки наружу и заснул. Проснулся я оттого, что не мог повернуться. Легонько повёл руками, и почувствовал, что стал похож на Гулливера, попавшегося в плен к лилипутам. Это сравнение пришло позже, через несколько лет, а тогда я был просто маленьким животным, спящим в горах. Мыслей не было, не было сравнений, не было ничего. Накативший страх был тоже животным. Я дёрнулся ещё раз как пойманный зверёк, суетно, совсем непохоже на Гулливера, и понял, наконец, в чём дело.
Ночь холодна перед рассветом.
Дождь, обволакивавший меня, превратился в лёд. Рукава бушлата примёрзли к земле.
И я ещё раз резко дёрнулся, освобождаясь от этих лилипутских верёвок. Не было ничего – кроме дождя, который снова начинался – как предчувствие восхода.
Осталось ещё, сухим-несухим остатком, желание быть настоящим Гулливером».
Он говорит: «Раз уж все стали вспоминать о прошлом, я расскажу вам о прививке.
У меня была прививка от стриптиза.
Непонятно отчего, но стриптиз мне скушен, ничего я в нём не нахожу.
Может, это от того, что было время, когда я три раза в неделю приходил в ночной клуб – по делам. И примерно час сидел там в зале, ожидая одного человека.
В отдельной части этого клуба, куда не долетал грохот катящихся пластмассовых яиц с тремя дырками и треск яиц мелких, бильярдных, шло стриптиз-шоу. Барышни, будто медведи в зоопарке, слонялись по очереди в загончике ниже столиков. По очереди забирались на шест и висели там, словно обезьяны.
Одна из них была длинной-длинной.
Как жираф из того же зоопарка.
Она опровергала собой утверждение, что красивых ног не бывает много.
Когда я её увидел в первый раз, то случайно упал в стоящее рядом массажное кресло, которое сразу затряслось, задёргалось и начало само меня массировать. Кресло думало, что я его выбрал по любви, и старалось вовсю вилять хвостом, как ничейная собака в приюте.
Она заметила это и, проходя мимо меня, бросила:
– Красивых ног не бывает много, не правда ли?
Ноги были такие длинные-длинные, практически длиной в две комнаты. Будто жена художника Микеланджело. Но никакой радости это во мне не вызывало, а только очень странное сравнение – похожа она была на какую-то членистую и суставную машину из «Звёздных войн», малоподвижную, с крохотной головой-башенкой наверху.
Внутри кресла, под моей спиной что-то каталось и постукивало меня по хребтине. Это напоминало землетрясение, были утеряно доверие к свойствам поверхности.
А вокруг стоял шум, гам, девушка с длинными ногами уходила на перерыв, и её ноги струились по выставочным залам, как два мультипликационных удава.
Я закрыл глаза, хотел было заткнуть уши, но руки оказались прижаты специальными ремнями этого самого кресла. Ноги мои подёргивались и, наверное, удлинялись. Всё это напоминало приключенческие фильмы, где любовника-агента с правом на убийство то и дело забывают в центрифуге.
Но это было в первый раз, а потом я бывал там часто – и кресло сидело в углу, обиженное и покинутое.
Зрителей не было, кроме меня и двух-трёх скучающих женщин. Для них стриптизёрши немного полизали друг друга, а потом подсели за их столик.
На меня там давно перестали обращать внимание.
Они знали, что я ничего не буду совать этим барышням в трусы.
Но потом, как раз за несколько минут до того, когда ко мне выходил человек с пакетом, началось самое интересное – конец смены.
Стриптизёрши шли домой – уже в свитерах, джинсах и кроссовках.
И я понимал, что скучные у них пляски, а так вот ничего.
Прививка, да.
Но, по-моему, дело не в прививке, мне бы и так не понравилось».
Он говорит: «Вот Липецк.
Знатный город, кстати.
Областной. Он, Липецк – областной, а не Елец.
Я приехал туда на Комбинат и спрашиваю одного – а что не Елец столица?
А он мне говорит:
– Видишь ли, – там, в Ельце эсеры всякие с кадетами сидели, а тут больше коммунисты.
Ну и когда спустя сорок лет области стали наново нарезать, одни старики припомнили другим прежние обиды.
Я ему поверил, да не очень. Всё-таки – Комбинат там. А потом понял, что в Липецке полно разных неожиданностей.
К примеру, там жена партийного секретаря хотела зоопарк.
А было такое правило в прежние времена, что зоопарк не всем городам положен, а только главным. Как и метро – вот если город-миллионик, или там столица союзной республики, то можно метро, а так – нет. Ну и все города пытались как-то это правило обойти.
А жена секретаря зоопарк хотела – пилила-пилила мужа, да и выпилила себе зоопарк.