Он и две его жены, Кто-то за дверью, Леди из морга
Шрифт:
– Ну что, посмотрим?
– мой голос звучит резко. Я ставлю чемодан на ковер, не дожидаясь ответа, раскрываю его и достаю костюм. Совершенно новый костюм из шерстяной ткани в клетку. Похоже, его ни разу не надевали. Разворачиваю пиджак и показываю Улиссу словно трофей. Он смотрит, разинув рот.
– Вот костюм! Что скажете? Не дурен, а?
Улисс, как зачарованный, разглядывает пиджак, и я уверен, его больше не волнует, к каким методам я прибегнул.
– Вы в самом деле думаете, что это может быть мой пиджак?
– лепечет он.
–
Он решается, протягивает руку. Помогаю ему надеть пиджак, подталкиваю к зеркалу рядом с диваном.
– Смотрите!
Пиджак сидит безукоризненно, и Улисс с детским восхищением разглядывает свое отражение.
– Да, конечно, он мне как раз! Как раз! Как раз! Он повторяет… "Как раз!", все громче и громче, не в состоянии произнести ничего больше, и мне начинает казаться, что он никогда не замолчит.
– Вы в нем настоящий лорд, мой дорогой!
– говорю я, продолжая внимательно его разглядывать.
– И пиджак этот принадлежит вам!
– Правда, вы так думаете?
– спрашивает он возбужденно.
Я щупаю ткань и обращаю его внимание на качество. Английская шерсть, это несомненно.
– Вот видите, я не был каким-нибудь там бродягой!
– Подождите-ка!
– Мне приходит в голову одна мысль - Нагните голову!
Как я и думал, к изнанке пиджака пришита этикетка с именем портного: Вальпазьян, улица Сент-Оноре, 30, Париж.
– Ну что ж, вы не английский лорд. Вы одеваетесь у портного в одном из шикарных районов Парижа, что ничуть не хуже. Видите, мы потихоньку продвигаемся.
Тем временем Улисс, не отрываясь от зеркала, не устает любоваться собой.
– Поразительное ощущение - моя собственная одежда. Когда знаешь, откуда она, где куплена. Никогда бы не подумал, что испытываешь такое удовольствие. На грани сладострастия. Словно кусочек собственной кожи…
Я соглашаюсь с ним и замечаю:
– В этом несчастье нормальных людей. Они ко всему привыкают. Они, как правило, щедро одарены, а заявляют, что несчастны. Вот, возьмите! Иметь глаза! Разве господь дал человеку что-либо более удивительное, чем способность видеть? Весь день перед тобой - широкоэкранное кино, в цвете и объеме! И что же? У всех у нас есть по два глаза, а мы не находим в этом ничего необыкновенного. Лишь слепые мечтают о счастье иметь глаза.
Но Улисс меня не слушает. Он вернулся к чемодану и больше не сомневается, что этот большой черный чемодан принадлежит ему.
– Взглянем на остальное?
– спрашивает он с азартом во взоре.
– Действуйте, мой друг, это же ваше!
И вот мы оба, стоя на коленях, опустошаем чемодан, называя вслух каждый предмет, который вынимаем.
– Пуловер… Будильник… Пара носков… Белая рубашка… Туалетный прибор…
Список вещей, позволяющий составить представление о человеке. Говорят, личные вещи делают личность, и это действительно так.
Улисс более чувствителен, чем я, к этой персонификации найденных предметов. Он осторожно
– Интересно, - говорит он вдруг, - у меня такое впечатление, будто я стал… как бы это сказать, значительней, что ли. Да, именно, значительней!
Он встает, выпрямляясь, а я советую ему посмотреть, нет ли чего интересного в карманах пиджака. Он запускает руки во все карманы по очереди, они пусты.
Я возвращаюсь к чемодану и обнаруживаю там книгу. "Воспитание чувств". Восхищенно присвистываю.
– Скажите-ка, это отлично! Вы любили хорошую литературу!
Но его, похоже, "Воспитание чувств" не слишком впечатляет.
– Ах, так! Это интересно?
– спрашивает он простодушно.
– Поинтересней, чем "Недотепы" [Детский комикс].
– "Недо…" Как вы сказали?
Я вижу, тут нам не разобраться. Вздыхаю и, продолжая листать книгу, натыкаюсь на вырезку из газеты, вложенную между страницами. Текст из английской газеты, обведенный красным карандашом.
– Странно, - говорю я.
– Послушайте-ка.
Разумеется, он ни слова не понимает, и я перевожу:
– "У подножья скалы обнаружено тело неизвестной женщины…,". Ньюхавен, 17-ое марта… Сегодня у нас 20-ое. Значит, три дня назад.
– Три дня назад, в Ньюхавене!
– взволнованно повторяет Улисс.
– Но ведь я оттуда приехал. Из Ньюхавена!
– Там вы сели на пароход. Погодите…
Я читаю заметку и вкратце ему перевожу: у подножья скалы в Ньюхавене было обнаружено тело светловолосой женщины, лет тридцати, одетой в шерстяное бежевое платье. Следствие предполагает, что она упала с двадцатипятиметровой скалы. Личность женщины еще не установлена. Полиция склоняется к версии, что это самоубийство.
– Вы думаете, я знал эту женщину?
– спрашивает Улисс с ноткой беспокойства в голосе.
– Если чемодан действительно ваш… и если вы потрудились обвести заметку красным карандашом…
– Самоубийство, - произносит он задумчиво.
– Это лишь версия, - говорю я с улыбкой.
– Но кто эта женщина? Какие у меня могли быть с ней отношения?
– Если мы узнаем это, не трудно будет установить, кто вы такой.
Улисса неодолимо притягивает чемодан, он снова к нему возвращается. Ему бы, наверное, хотелось, чтобы чемодан был бездонным, но внутри остался лишь пакет, перетянутый резинкой. Похоже, пачка писем.
Улисс разворачивает пакет, и выясняется, что в нем лишь одно письмо, между листками которого лежит несколько фотографий. Он вынимает их, и, нахмурив брови, принимается разглядывать.
– Покажите-ка, - говорю я через некоторое время и протягиваю руку.
Не отрывая взгляда от фотографий, он передает мне один снимок, который, видимо, уже изучил.
– Но, послушайте, у нее светлые волосы, у этой дамы, - замечаю я, бросив взгляд на фотографию.
– И потом она выглядит, точно, лет на тридцать!