Она (др. перевод)
Шрифт:
Но я очень боялся за любимую и уважаемую мной Устане, которой ее могущественная соперница угрожала жестокой расправой. И я опять воззвал к Айше:
— Мне трудно с тобой спорить, но ты же сама говорила, что каждый человек должен жить по своим собственным законам и следовать велениям своего сердца. Неужели в твоем сердце нет ни малейшей жалости к той, кого ты намерена убрать с пути? Только что ты радовалась возвращению своего суженого, радовалась, что вырвала его из челюстей смерти. И ты хочешь ознаменовать это счастливое событие убийством той, кто его любит и кого, может быть, любит он сам, той, что спасла ему жизнь, когда твои рабы уже готовились заколоть его копьями, и спасла ему жизнь, как теперь ясно, для тебя? И еще ты говорила, что некогда ты жестоко расправилась с этим человеком, убила его собственной рукой из ревности к египтянке Аменартас, его возлюбленной.
— Откуда ты это знаешь, о иноземец? Откуда ты знаешь это имя? Я никогда не упоминала его при тебе. — Она всхлипнула и схватила меня за руку.
— Вероятно, я слышал это имя во сне, — ответил я. — Здесь, в пещерах Кора, витают такие странные сны. На том, что я видел, оказывается, лежала тень правды… И что же принесло тебе это безумное преступление? Две тысячи лет ожидания? Ты хочешь, чтобы все это повторилось заново? Говори что хочешь, но я твердо уверен, что из подобного преступления может воспоследовать только зло, ибо для всех смертных, по крайней мере, добро порождает добро, а зло порождает зло, даже если когда-нибудь и принесет добрые плоды. Да, преступления свершаются, но горе тем, чьими руками они свершаются. Так учит Мессия, о котором я тебе рассказывал, и это истинно. Если ты убьешь эту ни в чем не повинную женщину, предупреждаю тебя, ты будешь проклята и не сможешь сорвать плодов с древнего дерева твоей любви. Подумай сама — как сможет этот человек принять тебя с руками, обагренными кровью той, которая его любила и преданно за ним ухаживала?!
— Я уже ответила тебе, — сказала она. — Если бы я убила не только ее, но и тебя, Холли, он все равно любил бы меня, это неизбежно. Точно так же и ты, Холли, не мог бы избежать смерти, если бы я решила убить тебя. И все же в твоих словах, возможно, есть доля правды: что-то останавливает мою руку. Хорошо, я пощажу эту женщину, ведь я же тебе говорила, что от природы я не жестока. Я не люблю видеть страдания — или причинять их. Позови ее — и быстро, пока у меня не переменилось настроение. — И она поспешила накинуть покрывало на голову.
Я был очень рад, что мне удалось добиться хотя бы этого, я вышел в коридор и позвал Устане — ее белое одеяние смутно маячило в полумраке.
Подойдя ближе, я увидел, что она сидит на полу, прислонясь спиной к одному из больших глиняных светильников, расставленных вдоль коридора. Она встала и подбежала ко мне.
— Мой господин умер? Только не говори, что он умер! — закричала она, подняв исполненное благородства лицо, сплошь залитое слезами, и глядя на меня с бесконечной мольбой, которая глубоко тронула мое сердце.
— Нет, он жив, — ответил я. — Она спасла его. Войди.
Она тяжело вздохнула, вошла в пещеру и опустилась на четвереньки, как повелевает обычай амахаггеров, перед своей грозной владычицей.
— Встань, — приказала Айша ледяным тоном, — и подойди ко мне.
Устане поднялась и покорно подошла к ней с опущенной головой.
Айша заговорила не сразу.
— Кто этот человек? — спросила она, указывая на спящего Лео.
— Мой муж, — тихо ответила Устане.
— Кто выдал тебя за него?
— Я сама его выбрала по обычаям нашей страны, о Хийя!
— Ты поступила, женщина, дурно, избрав иноземца. Он принадлежит к другому народу, и обычаи этой страны на него не распространяются. Послушай: ты, вероятно, согрешила по неведению, поэтому я склонна пощадить тебя. И еще послушай. Возвращайся в свое «семейство» и никогда больше не смей говорить с этим человеком, не смей даже смотреть на него. Он не для тебя. А теперь послушай в третий раз. Если ты нарушишь мое повеление, ты сразу же умрешь. Уходи.
Устане не пошевельнулась.
— Уходи, женщина!
Лицо Устане было все искажено болью.
— Нет, Хийя, я не уйду, — ответила она сдавленным голосом. — Этот человек — мой муж, и я люблю его — люблю и не покину. По какому праву ты приказываешь мне оставить моего мужа?
По телу Айши пробежала легкая дрожь, и я тоже вздрогнул, опасаясь самого худшего.
— Будь милосердна, — сказал я по-латыни. — В ней говорит сама природа.
— Я милосердна, — холодно ответила она на этом же языке. — Не будь я милосердна, она была бы сейчас мертва. — И, обращаясь к Устане, добавила:
— Я говорю тебе: уходи, женщина, уходи, пока я не убила тебя на месте.
— Я не уйду! Он мой — мой! — горестно закричала Устане. — Я взяла его в мужья, и я спасла ему жизнь! Убей же меня, если это в твоей власти! Но я не отдам тебе своего мужа — никогда, никогда!
Айша сделала еле уловимое, стремительное движение и коснулась волос бедной девушки. Я посмотрел на Устане и в ужасе попятился: на ее бронзовых косах остались три белоснежных отпечатка пальцев.
— О силы небесные! — воскликнул я при виде этого устрашающего проявления сверхъестественного могущества, но сама Оналишь слегка рассмеялась.
— И ты думаешь, жалкая дурочка, — сказала она растерянной Устане, — что убить тебя не в моей власти. Погоди, вот зеркальце. — И она показала на круглое зеркальце, которым Лео пользовался при бритье; это зеркало Джоб вместе с другими его вещами положил на дорожную сумку. — Дай его этой женщине, мой Холли: пусть она посмотрит на свои волосы и убедится, в моей ли это власти — убивать.
Я поднес зеркальце к глазам Устане. Она посмотрелась в него, ощупала рукой волосы, еще раз посмотрелась и, всхлипнув, повалилась на пол.
— Ну что, уйдешь ты — или ударить тебя еще раз? — насмешливо спросила Айша. — Я отметила тебя своей печатью и отныне буду узнавать тебя по этой печати, пока твои волосы сплошь не поседеют. И помни: если я еще раз увижу твое лицо, ты умрешь и скоро обратишься в груду костей — таких же белых, как и моя отметина.
Сломленное, охваченное ужасом бедное существо поднялось и с горькими рыданиями выползло из пещеры.
— Чего ты так испугался, мой Холли? — сказала Айша после ее ухода. — Я же объясняла тебе, что не занимаюсь волшебством — никакого волшебства нет. Я только пользуюсь непонятней тебе силой. Я поставила белую печать на ее волосы, чтобы вселить в нее должный страх, иначе мне пришлось бы ее убить… А сейчас я велю слугам перенести Калликрата поближе к моим покоям, чтобы я могла за ним присматривать и приветствовать его, как только он проснется; туда же перейдешь и ты, Холли, и ваш белый слуга. Но предостерегаю тебя: ничего не говори Калликрату об этой женщине и как можно меньше обо мне. Помни это предостережение. — Она отправилась, чтобы дать нужные распоряжения, оставив меня в небывалом смятении. Так сильно было это смятение и так сильны раздирающие меня противоречивые чувства, что мне казалось, будто я схожу с ума. По счастью, у меня было мало времени для размышлений, ибо вскоре явились слуги, чтобы перенести спящего Лео и все наши вещи по ту сторону центральной пещеры: эта суматоха отвлекла меня. Наши новые комнаты находились прямо за тем большим залом, который мы называли «будуаром» Айши — там, среди множества гобеленов, я увидел ее впервые. Где находится ее спальня, я тогда еще не знал, знал только, что она поблизости.