Она в моем сердце
Шрифт:
– Я за ней, а ты садись за руль и будь наготове.
Я бы предпочла идти с ним, но ослушаться не рискнула. Вернулась к джипу, заняла водительское кресло и завела мотор, то и дело поглядывая в зеркало. На аллее появился Алекс, ведя под ручку Татьяну. Со стороны выглядело это даже умилительно: почтительный сын на прогулке с родительницей. Однако шла Татьяна как-то боком, взгляд был направлен в одну точку, словно она глубоко задумалась. На наше счастье, на аллее ни души, через минуту Алекс поравнялся с джипом, открыл заднюю дверь, помог Татьяне устроиться на сиденье и сам сел рядом.
– Поехали, – сказал он
Мы миновали шлагбаум, а Татьяна спросила:
– Куда вы меня везете?
– Туда, где мы могли бы спокойно поговорить.
Повернувшись, я едва не завопила в голос, увидев в его руке пистолет. «Он что, с ума сошел?» Я собралась задать этот вопрос вслух, но внезапно передумала. Затевать распри сейчас не время. Татьяна, как ни странно, испуганной не выглядела, скорее, задумчивой и, безусловно, настороженной, точно сию минуту решала для себя что-то очень важное.
– Поворачивай в лес, – где-то через полчаса сказал Алекс.
Татьяна криво усмехнулась и стала смотреть в окно. Раньше управлять такой большой машиной мне не доводилось, а тут еще бездорожье, в общем, все мое внимание было приковано к джипу. Наконец Алекс дал команду остановиться. Мы оказались на лесной поляне, шум от дороги сюда не доходил. Идиллическая картина: березки вперемежку с елками и низким кустарником.
– Расскажи-ка нам о своем подполе в кухне, – произнес Алекс, обращаясь к Татьяне.
– Чего о нем рассказывать, – усмехнулась она. – Подпол и есть подпол. Картошку там хранила.
– А, кроме картошки, что еще в подполе держала? Точнее, кого? Рассказать все равно придется. Не мне, так полицейским. И еще: начнешь в молчанку играть, я сделаю один звонок, и домишко твой заполыхает. Всего-то бутылка бензина, и считай себя бомжом. Дом не застрахован, угадал? – Она посмотрела на меня, потом на Алекса, в глазах звериная тоска. Дом – единственное, что было у нее в этой жизни, и лишиться его Татьяна боялась.
– Я законы знаю, – вдруг заговорила она. – Никто меня не посадит. Кому надо старуху в тюрьму сажать? Тебе лет-то сколько? – ощерилась она, уставившись на меня. – Двадцать шесть будет? Все, прошло двадцать пять лет, по давности простят. А на людей, на их разговоры мне плевать.
Тут смысл сказанного стал доходить до меня, я выскочила из машины, распахнула заднюю дверь, ту, возле которой сидела Татьяна, и сказала, с трудом сдерживаясь:
– Говори, старая ведьма, что ты сделала с Ларисой?
– С этой сучкой? Она получила то, что заслужила. Гадина, чтоб ей на том свете вечно на огне жариться… – И через двадцать пять лет ее ненависть не утихла, лицо пылало гневом. – Скажи спасибо, что вас в детский дом пристроила… невинные души, хоть и чертово отродье…
– С чего ты взяла, что я… – договорить я не смогла, грудь сдавило, я испугалась, что потеряю сознание, настолько дикой и ужасной оказалась тайна моего рождения.
– А чего тут гадать… – хмыкнула Татьяна, вроде бы даже получая удовольствие от происходящего, от растерянности, боли и запредельного ужаса, терзавших меня. – Виолка-то мне сболтнула, где ее приемная мать подобрала. Я что, не помню, куда вас подбросила? А потом ты явилась. Рожей вылитая она. Тут уж все ясно стало…
– Рассказывай, – сквозь зубы приказала я. – Рассказывай, как ты убила мою мать?
– Не убивала я ее, – буркнула Татьяна, взгляд все-таки
– Зачем вы нас разделили? – спросила я, с трудом держась на ногах.
– Решила так: я одна на всем свете, и вам такая же судьба. По справедливости.
– Вы – сумасшедшая, – покачала я головой.
– Труп вы в доме не найдете, – хихикнула Татьяна, в тот момент в самом деле очень походя на сумасшедшую. – За двадцать пять лет только косточки остались. Я их в лесу зарыла, одну здесь, другую там. Ни в жизнь не сыщите. А если трупа нет, значит, ничего вы не докажете.
– Ты забыла о Виоле, – вмешался Алекс, с тревогой глядя на меня.
– А что Виола? От меня она ушла живая и здоровая…
– Виола написала картину, на ней подпол, в котором ее держали. Она тебе о похищении рассказывала?
– О каком еще похищении? Знать не знаю. Болтали с ней о разных пустяках…
– Ну, теперь знаешь. Подпол – точная копия твоего. Чему есть подтверждение: ее картина и описание, данное ею следователю.
– В толк не возьму, что ты городишь, – покачала головой Татьяна.
– Линолеумом ты после ее гибели обзавелась… А кто тебе его настилал?
К этому простому вопросу она оказалась не готова. Взгляд испуганно метался.
– Сама и настилала. Как сумела, – наконец пробормотала она.
– Да? А что за родственник к тебе приходит? По ночам от людей прячась?
– Нет у меня никакой родни. Проверь-перепроверь…
– Он жил у тебя в доме в то лето, когда ты держала в подвале беременную женщину. Сколько ему было? Лет десять, одиннадцать? Мальчишки очень любопытны… Он ведь быстро сообразил, что происходит? И что с ним стало потом? Ты догадывалась или точно знала? И покрывала его все эти годы, ведь окажись он в полиции, непременно бы рассказал о тебе.