Они должны умерерть
Шрифт:
– Пепе! Пожарная лестница!
Глава 13
Когда Эрнандес услышал этот вопль, ему показалось сначала, что он ослышался. Его первой реакцией было – обернуться и посмотреть вниз. Он сразу же понял, что этот крик насторожил Мирандо, а, встретившись взглядом с его глазами, – еще сильнее сжал пальцы на курке кольта. А потом в квартире Мирандо был взрыв. Эрнандес, кувыркаясь в воздухе, упал вниз на землю. Он распластался прямо под окном. И хотя летел на расстоянии не менее чем три фута от железного настила лестницы, ему казалось, что он
В его груди нашли две пули.
Никогда раньше он не был ранен, ни тогда, когда служил на флоте и участвовал в высадке на Иводзиму, ни тогда, когда стал полицейским. На своем веку он повидал много раненых и даже очень, но так уж случилось, что для него само понятие «рана» и то, что служило причиной ранения, никак не были связаны между собой. Он воспитывался на детских играх в полицейских и грабителей, ковбоев и индейцев. Удар, еще удар – и ты убит. И в том, что тебя убивали, было всегда нечто захватывающее. И даже тогда, когда ему доводилось видеть открытые сквозные раны, в его подсознании всегда присутствовало это понятие притягательности.
Сейчас он уже знал, что это понятие – ошибка, и ему просто хотелось знать, за что судьба так жестоко обошлась с ним. Когда пули вошли в грудь, он не почувствовал ничего, кроме сильного удара. Его и раньше били и били очень сильно тяжелыми мощными кулаками, били так, что он едва не испускал дух, и поэтому ему было знакомо это чувство, когда тебя избивают до полусмерти. Однажды домоуправляющий, обезумев от ярости, со всего маху стукнул его молотком. Удар пришелся по плечу, и он тотчас же почувствовал острую жгучую боль. Но никогда в жизни ему не приходилось быть раненым, и сейчас он уже твердо знал, что пострадавший в этом случае не сжимает изящно кулаки и не падает красиво в обморок. Теперь он знал, что удар пули приравнивается к мощности локомотива и, когда вас эта пуля настигает, вы просто валитесь на землю. Все ясно как день. Может быть, кто-то из раненых и держался на ногах, но пули, предназначенные Эрнандесу, заставили его сделать несколько вращательных движений, потом пригвоздили к пожарной лестнице.
Сначала его пронзила острая шоковая боль, которая затем сменилась странным чувством падения в пространстве. Полнейшее безмолвие, отсутствие контроля над собой и только падение, падение. А потом столкновение с металлом и такая беспомощность, что даже нельзя протянуть руку, чтобы смягчить силу удара.
Затем его охватила лихорадка.
Все тело полыхало, как в огне. Жар начался с двух зияющих дыр в спине, где прошли пули, через тело пролегли два горящих тоннеля, и вот уже заныла вся грудь, потом плечи, горло, лицо. Это был всепожирающий жар. Ему стало тяжело дышать, и теперь он хватал открытым ртом воздух, едва сознавая, что пуля задела легкое. А когда кровь пошла ртом, ему вдруг показалось, что это слюна, но, увидев на манжете рубашки ярко-красное пятно, его охватила паника.
Тяжело дыша, охваченный лихорадкой, он почувствовал острую пронзительную боль. Казалось, что голову кто-то сдавливает клещами, а на глаза изнутри надавливают пальцами, чтобы они вылезли наружу. Кровь изо рта теперь струилась непрерывно.
Перед глазами все пошло кругом и он подумал, что умирает. А чьи-то пальцы все продолжали надавливать на глаза, и весь мир погрузился во тьму. Откуда-то снизу доносились крики. Интересно, поймали того, кто пытался предупредить Мирандо?
Его начинало тошнить.
Тошнота усилилась, когда он почувствовал, что она уже подступила к горлу, и вот уже пожарная лестница, небо, весь мир закружились у него перед глазами. Задыхаясь от собственной крови, он потерял сознание.
Парни скрылись мгновенно, совсем как арабские конокрады. Зип сорвался с места сразу же после предупредительного выкрика. Пробравшись сквозь толпу, он стремглав завернул за угол. Папа и Сиксто, быстро сообразив, что произошло, последовали его примеру. Все трое исчезли, прежде чем Бернс и Паркер кинулись обратно.
В тот же момент Бернс посмотрел в сторону пожарной лестницы.
– Фрэнк! – громко крикнул он. – Фрэнк!
Никакого ответа.
– Что произошло? – Паркер – едва переводил дыхание. – Его убили?
– Не знаю. Он лежит вон там. Его нужно перенести. – Он перевел взгляд на тротуар, туда, где находилась пожарная лестница. – Боже! Боже мой!
– Что такое? – спросил Карелла.
– Кровь! – в голосе Бернса послышался испуг. – Он истекает кровью!
Все молча наблюдали за падающими на тротуар каплями дождя. Они падали бесшумно, словно стрелы, одна за другой, размывая струйки крови в причудливый рисунок.
– Нужно срочно забрать его оттуда, – сказал Бернс.
– В него стрелял парень, предупредивший Мирандо, – сказал полицейский.
– Пусть это будет на их совести, – покачал головой Бернс. – Иногда мне кажется, что шпана этого участка доставляет нам больше хлопот, чем все профессиональные воры вместе взятые.
– Виноваты не они, – Паркер, как завороженный, смотрел на капли крови. – Виноваты их родители. Они едут сюда, даже не зная языка. Что хорошего можно от этого ждать?
– У моего отца был такой дремучий акцент, что не вырубить никаким топором, – сказал Бернс. – Так при чем здесь...
– О ком вы говорите, лейтенант? – спросил репортер, стоявший по ту сторону заграждения. – О подростках?
– Ничего интересного для прессы.
– Вы думаете, что сегодняшние подростки будут похожи на Пепе Мирандо?
– Я думаю не об этом.
– А о чем, лейтенант?
– Я думаю о человеке, истекающем кровью на этой пожарной лестнице, о человеке, который, наверное, вот-вот умрет. Я думаю о том, что мне нужно забрать его оттуда, пока есть хоть малейший шанс спасти ему жизнь. А еще я думаю, что вам следует убраться отсюда, пока я не ограничил доступ для всех репортеров.
– Не надо раздражаться по пустякам, – ответил репортер. – Собственно говоря, я хочу сделать из этой истории политическую карикатуру.
– Что? Может, вы думаете, что здесь разыгрывается цирковое представление? Карикатуру на Мирандо? Карикатуру на Фрэнка Эрнандеса, который, может быть, уже мертв?
– Жизнь – довольно дешевая штука, лейтенант.
– Вы так думаете? Тогда сделайте карикатуру на свою ослиную голову! А заодно оставьте меня в покое! – сердито произнес Бернс, направляясь к машине.