Они жаждут
Шрифт:
— Скажи им всем, пусть идут к черту! — с яростью сказала она. Глаза ее сверкали. — Что они знают о твоей работе, о том, сколько ты отдаешь ей сил! Да тебе медаль нужно дать! Ты пролил кофе на галстук. — Она подалась вперед и обмакнула пятно салфеткой. — Если не будешь расстегивать пиджак, его не заметят.
— Хорошо, — сказал Палатазин. — Я попытаюсь.
Он отодвинул в сторону тарелку и положил ладонь на свой заметно выступающий живот.
— Через пару минут мне нужно выходить. Сегодня в контору к нам должна явиться это девица, Кларк, из «Тэтлера».
Джо сделала гримасу:
— Зачем?.. Чтобы написать новый хлам, вместо интервью? Зачем ты с ней вообще разговариваешь?
— Я делаю
— Безобидна? Ха! Вот такие россказни, вроде тех, что сочиняет она, как раз и пугают людей. Описывать все, что этот отвратительный г и л и к о с делал с бедными девушками, и со всеми этими подробностями… а потом делать вывод, что у тебя, следовательно, не хватает ума обнаружить и остановить его! Меня от этого тошнит!
Джо поднялась из-за стола и отнесла тарелку Палатазина в раковину мойки. Все внутри у не тряслось, но она старалась взять себя под контроль, чтобы муж ничего не заметил. Но кровь, кровь венгерской цыганки в сотом поколении, кипела от гнева.
— Люди сами знают, что эта за газетенка, — сказал Палатазин, лизнув указательный палец и потерев кончиком кофейное пятно. Обнаружив, что это бесполезно, он оставил галстук в покое. — Они в сплетни не верят.
Джо громко вздохнула, но не повернулась от раковины. Воображение ее рисовало в сознании картину, которая создавалась там вот уже несколько последних недель. Энди, вооруженный пистолетом, идет по темным коридорам неизвестного здания, в одиночку преследуя Таракана. Сзади к нему тянутся жуткие огромные руки, хватают за горло и сжимают, пока глаза едва не выдавливаются из орбит на багрово-пурпурном лице. Она потрясла головой, чтобы избавится от надоедливой мысли. Потом тихо сказала:
— Боже, смилуйся…
— Что ты говоришь?
— Ничего. Просто, начала думать вслух.
Она снова повернулась к нему и увидела, что лицо не багровое, и глаза не выпучены. Его лицо, в противоположность картине, нарисованной воображением, напоминало собаку с рекламы домашних животных — сплошь челюсти, щеки и печальные глаза под кустистыми серыми бровями, в которых серебрилась седина.
— Ведь сегодня тебе не предстоит что-то опасное? — спросила она.
— Конечно, нет.
«Откуда мне знать?» — подумал он.
Этот вопрос она задавала каждое утро, и каждое утро он давал примерно такой же ответ. Сколько жен полицейских спрашивало своих мужей то же самое, сколько мужчин отвечало, и сколько из них не дожило до возвращения домой, погибнув от пули грабителя, насильника или просто бездомного наркомана? Больше, чем следовало, в этом Энди был уверен.
А что ответил на этот вопрос Грин утром шестого июля двенадцать лет назад? Грин был первым напарником Палатазина, и тот ужасный день кончился для него четырьмя выстрелами в лицо. Палатазин видел все это сквозь окно пицерии, где он покупал ленч. Джорж ждал его в машине. Они выслеживали подозреваемого в грабеже и убийстве одного торговца наркотиками. Много позже, избавившись вместе с рвотой от остатков порохового запаха в горле, Палатазин сообразил, что подозреваемый заметил слежку и запаниковал, сунув свой украденный пистолет сорок пятого калибра прямо в окно машины, где сидел Джорж. Палатазин гнался за ним пять кварталов, и наконец на пожарной лестнице настиг. Движением измазанного пицей пальца он нажал спуск и продырявил убийце голову.
В тот вечер мать долго плакала, когда он рассказал ей, как слышал свист пули, миновавшей голову. Она сказала, что пойдет к комиссару и попросит дать Энди безопасную работу. Но этого, конечно, не произошло. На следующий день она уже забыла все, что он ей рассказал, и говорила о том, как красивы должны быть сейчас летние цветы на улицах Будапешта.
Палатазин
— Прошлой ночью мне приснился необычный сон, — сказал он и слегка улыбнулся. — Кажется, я видел маму, сидящую в своем кресле-качалке в спальне. Она мне кажется давно не снилась. Странно, правда?
— Что случилось? Когда ты ее увидел?
— Ничего… Она подозвала меня к себе рукой… Или показала на что-то… Я не уверен.
— Показала? Но на что она могла показывать?
Он пожал плечами:
— Кто знает?! Я не умею толковать сны.
Он поднялся из-за стола и взглянул на часы. Пора было выходить.
— У меня идея, — сказал он, обнимая рукой жену за талию. — Я сегодня вернусь пораньше и мы пойдем обедать в «Будапешт». Что скажешь?
— Я бы хотела, чтобы сегодня ты остался дома, вот что я скажу, — она подумала несколько секунд, выпятив нижнюю губу, потом провела ладонью по гриве седеющих волос на голове мужа. — Но «Будапешт» — это очень мило.
— Отлично. И музыка! Цагнезен! Да?
Она улыбнулась:
— Да.
— Тогда назначаю тебе свидание.
Он похлопал жену по заду, потом ущипнул. Она насмешливо щелкнула языком и вышла вместе с ним в гостиную, где он достал из платяного шкафа темно синий пиджак и черную шляпу, которая видела лучшие дни. Она подержала пиджак, пока он пристегивал черную кожаную наплечную кобуру, все это время с отвращением поглядывая на «полис специал» 38 калибра, который лежал в кобуре. Сунув руки в рукава пиджака, потом увенчав себя шляпой, он приготовился покинуть дом.
— Удачи, — сказала сказала она на крыльце, и Энди поцеловал жену в щеку.
— Будь осторожен! — сказала Джоанна ему вслед, когда он уже шел к старому белому «форду-фалькону» у поворота.
Он поднял в ответ руку и скользнул в машину. В следующее мгновение она уже тарахтела вниз по Ромейн-стрит. Из-за ограды выскочила какая-то дворняга и некоторое время пыталась преследовать машину, пока та не скрылась из виду.
Джоанна закрыла дверь и заперла ее. «Таракан, „ — подумала она и почувствовала желание сплюнуть, потому что даже отзвук этого жуткого имени вызывал у нее тошноту. Она вернулась обратно в кухню, намереваясь помыть посуду, вымести и вымыть пол, потом немного прополоть сад. Но она обнаружила, что ее беспокоил не только Таракан, и потребовалось несколько минут, чтобы она поняла, что именно. Сон Энди. Инстинкт цыганки не давал ей успокоиться. Почему Энди опять думал о ней, почему она ему снилась? Конечно, старая женщина под конец совсем сошла с ума, и теперь ей в могиле гораздо лучше, чем в кровати Дома Престарелых „Золотой Сад“, где она таяла день за днем. «Я не умею толковать сны, — сказал Энди, — подумала Джоанна. — Мне следует спросить кого-то, кто умеет. Возможно, этот сон — предзнаменование будущего“.
Она повернула кран с горячей водой и на некоторое время позабыла о вековой давности искусства толкования снов.
2
Черный «шевроле-фургон» Джека Кидда, фотолаборатория на колесах, разрисованная с помощью распылителя фигурами фехтующих на мечах Тарзана и полуобнаженных дам в стиле Франка Фразетти, остановился у ворот Голливудского мемориального кладбища. Ворота были широко открыты, и Джек видел, что в окне сторожа горит свет, хотя было уже почти пол-девятого, и луг перед кладбищем ярко зеленел в лучах утреннего солнца. Джек, повесив на шею «Канон», пару раз нажал на клаксон, но сторож не вышел встречать раннего посетителя. Гейл, сидящая рядом с ним, зевнула и сказала: