Они жаждут
Шрифт:
Кобра сделал пару шагов по дорожке, гравий захрустел под его ногами.
— Погоди немного.
«Что же это было? Что звало меня сюда?» — озадаченно думал он.
— Поехали, брат, сказал Викинг. — Давайте… Эй! Ты видел? — Он повел рукой, и Кобра посмотрел вверх и вправо, куда указывал Викинг.
В одном из окошек башни светился огонек свечи, оранжевый из-за окрашенных стекол витража. Уголком глаза Кобра заметил, что еще одна свеча загорелась слева в одном из окон. И вот почти в каждом окне замка уже горело по свече! Крохотные язычки пламени казались красными, голубыми, оранжевыми, зелеными — такими их делали стекла витражей. Свечи горели, словно дружелюбные фонари, приветствующие вернувшегося домой охотника.
Парадная дверь беззвучно отворилась.
— Ты куда направился? — окликнул его Викинг. — Кобра, ты что, спятил?
— Оно зовет меня, — услышал Кобра собственный голос и оглянулся на Викинга и Дико, стоявших у дальнего конца въездной дорожки. — Пошли, — позвал их Кобра, дико ухмыляясь. — Пошли со мной! Оно зовет нас всех, оно требует нас.
Но ни один из них не сдвинулся с места.
Замок каменной глыбой навис над Коброй, превращая его в муравья, сквозь огромные открытые двери он чувствовал запах замка — холодный, сухой запах самого древнего времени. На пороге он остановился, оглянувшись на друзей, и голос, подобно порыву холодного ветра, пронесся сквозь его мозг: КОБРА! ИДИ КО МНЕ! — Сделав шаг в темноту, он услышал голос Викинга:
— Кобра! — Но это был голос уже из другого мира оставшегося снаружи.
Он стоял в чреве тьмы, в месте, где не было ни потолка, ни пола, ни стен. Слышались далекие звуки, словно вода капала на бетонный пол, или кто — то быстро пробегал, слабо шлепая по полу ногами в мягкой обуви. Когда Кобра двинулся вперед, ботинки застучали о грубый каменный пол, словно мертвые кости. Глаза начали уже привыкать к темноте, и он видел окружавшие его гладкие стены, переплетение толстых деревянных потолочных балок на высоте, наверное, футов двадцать.
Старая ржавая металлическая люстра косо свисала с потолка, в ней еще сохранилась пара электрических лампочек, похожих сейчас на две одинокие слезы. Где-то далеко в глубинах замка посверкивало пламя свечи. Кобра двинулся на это свет, ведя пальцами вдоль стены. Он был в высоком бесконечном — так казалось — длинном коридоре который уходил вдаль, как в фокусе с зеркалами в карнавальном балагане. Одна половина сознания Кобры тряслась от ужаса, как последняя дворняга, вторая — вопила от пьяной радости, и именно эта половина его сознания заставляла ноги Кобры нести его все дальше. «Я в пещере ужасов, на ярмарке В Новом Орлеане, — сказал он сам себе. — Я пробираюсь сквозь сумасшедший лабиринт. Сейчас я почувствую на лице паутину, увижу чучело в маске обезьяны».
Он достиг манившей его свечи. Она стояла на длинном столе из черного полированного дерева. За пределами светового круга ничего не было видно, но у Кобры сложилось впечатление, что комната огромна, настоящий зал, больше похожий на пещеру, чем на комнату. Он слышал, как свистит в разбитых окнах ветер, где-то очень высоко над собой.
Слева он увидел еще одну свечу. Она плыла прямо по воздуху, как будто ее нес призрак.
Но потом он увидел быстрый отблеск пламени на лице молодой девушки. У нее были длинные эбеново-черные волосы, чувственные полные губы, лицо, прекрасное, как осенняя луна. Теперь и справа появилась свеча. Эту держал в руках молодой человек в футболке с изображением группы «Кисс» на груди. У него было худое с резкими чертами лицо и хищный взгляд глаз. И третья свеча, за спиной Кобры. Высокая улыбающаяся девушка, рыжие волосы каскадом ниспадали на плечи. И все остальные: пара девушек-чикано, негр с повязкой на голове, мужчина и женщина средних лет, которые смотрели на него с любовью, словно Кобра был их давно пропавшим сыном, который неожиданно вернулся. В молчании горели окружившие его свечи.
И потом рука, холодная, как кусок льда, коснулась плеча Коры. Он стремительно повернулся, готовый выхватить верный маузер. Но рука метнулась бледной молнией и поймала его за запястье, не причиняя боли, но и не давая руке шевельнуться. В золотом свете свечей Кобра увидел лицо человека, казавшегося одновременно
На белой коже не было морщин, но глаза казались древними и мудрыми, в них таились тайны тысячелетий. Там, где руки Кобры коснулась белая, как снег, рука, по коже побежали электрические искры. Чувство распространилось по всему телу Кобры, пока он вдруг не ощутил, что, должно быть, подключен к какому-то могучему источнику энергии, который снабжает всю вселенную. Ему казалось, что сейчас он взорвется от страха и возбуждения, и что он должен встать на колени на каменный пол и поцеловать зимнюю ледяную руку Смерти.
Смерть улыбнулась — улыбкой мальчика сквозь глаза старика — и сказала:
— Добро пожаловать!
Викинг и Дико долго ждали, стоя на краю подъездной дорожки, но Кобра так не появился. На восточном горизонте засерело — приближалась заря. После того, как они несколько раз — и без результата — окликнули Кобру, Викинг вытащил из ножен громадный кривой охотничий нож, который носил на поясе.
— С Коброй что-то стряслось, — сказал он Дико. — Я выясню, что там такое. Ты со мной?
— Да, — сказал Дико. — Я с тобой.
Они двинулись к замку, переступили порог и были проглочены тьмой.
Восточный горизонт светлел все больше, на дорожку упали первые тени. Незадолго до восхода солнца огромные двери медленно затворились и щелкнул засов.
4
Утро воскресенья выдалось ясным, ярким, теплым. В сотне колоколен сотни церквей Лос-Анжелеса зазвонили воскресные колокола. Богу Света возносились молитвы — от формальных церковных служб до простых молитв на Малибу-бич, где имелась Тихоокеанская церковь. Святой орден Солнца зажег ароматические конусовидные свечи, католики читали свои мессы. Бог Света почитался сотней различных способов. Склонились перед своими алтарями буддисты. Город казался затихшим, отдыхающим, планета безмятежно вращалась, пронося сквозь упорядоченную вселенную.
Со своей террасы Митч Гидеон наблюдал за стаей птиц, словно в замедленном фильме пересекавшей небо. Он стоял, погруженный в теплый всплеск солнечного света, покуривая сигару, вспоминая сон о гробах, конвейерной ленте. Этот сон снова приснился ему, и он вскочил в постели так неожиданно, что с Эстелл едва не случился сердечный припадок. Сначала сон казался забавным, над ним можно было посмеяться. Теперь он приводил в ужас. Детали становились все четче и ярче. Вчера он мог уже рассмотреть лица некоторых своих товарищей по конвейеру. Они напоминали усмехающихся мертвецов, и холодная белизна их мертвой плоти была такой реальной, такой близкой, что Гидеону пришлось в ужасе выбираться со дна этого сновидения, словно со дна глубокого, заросшего тиной, душащего омута. Сегодня после обеда нужно было играть в гольф в «Уисти-кантри клаб», и он надеялся, что это поможет ему отвлечься от сна, который превращался в психическую проблему.
Энди и Джо Палатазин сидели на своих обычных местах в реформированной венгерской церкви на Мелров-авеню — всего в нескольких кварталах от дома. Она сжимала его ладонь, чувствуя, что мысли мужа где-то далеко. Он, улыбаясь, делал вид, что слушает священника, но мысли его разделялись между двумя черными заботами — Тараканом, присутствие которого в городе было теперь так же трудно доказать или опровергнуть, как и присутствие призрака в доме, и последними событиями на Голливудском Мемориальном кладбище. Фоторобот человека, который пытался заманить в машину Ами Халсетт, был напечатан, размножен и роздан детективам и агентам в штатском, чтобы они могли использовать его в разговорах с людьми на улицах. Конечно, этот человек мог и не быть Тараканом, просто парнем, которому хотелось поразвлечься за свои денежки, но это была зацепка, которую нельзя было просто так взять и отбросить. Все труды Брашер привели к тому, что был обнаружен владелец темного-голубого «фольксвагена», но он оказался совершенно противоположным по внешности тому человеку, которого описала проститутка. Палатазин поставил к нему агента, чтобы следить за действиями мужчины, на всякий случай.