Они жаждут
Шрифт:
— Но все это… очень странно. В смысле, что люди привыкли пренебрежительно фыркать, слыша подобные вещи. Тот, кто в наши дни верит или говорит, что верит, в вампиров… его считают просто ненормальным.
— Но мир меняется, отец Сильвера. Мы с вами знаем, что ЗЛО — оно всегда остается злом. Я считаю, что вампиры много лет потихоньку вели свою деятельность в этой стране, занимая деревушку за деревушкой, городок за городком. Очень тихо, в тайне. А теперь им нужно гораздо больше, они чувствуют себя гораздо сильнее, поэтому намерены заявить миру о своем существовании. Они знают, что еще совсем немного — и будет поздно сражаться
— Сражаться с ними? — повторил священник, нахмурившись. — Но каким образом? Если вы правы, я еще не готов сказать, что вы правы, — что же мы должны сделать?
— Найти короля вампиров, — сказал Палатазин. — И как можно быстрее.
— Иисус! — прошептала Гейл.
Взгляд Палатазина потемнел.
— Мне кажется, я знаю, где прячется Хозяин. В Голливудских Холмах есть замок, раньше он принадлежал актеру специалисту по фильмам ужасов, Орлону Кронстину. Он перевез здание из Венгрии, и я считаю, что король вампиров с удовольствием поселился бы в нем.
— Орлон Кронстин? — сказала Гейл. — Я помню, я читала о его гибели, в начале семидесятых годов, правильно? Мой знакомый, Джек… — Тут она запнулась, лицо ее стало белым. — Ну, один парень… с которым мы встречались… он занимался документальным кино. Он хотел сделать фильм о домах старых кинозвезд, и он, кажется, что-то говорил об этом замке. Стоит он на обрыве, на утесе, так? Кажется, Джек… так моего знакомого звали… рассказывал, как он поехал туда несколько лет назад. Он спокойно мог провести ночь там… если вы его не знаете… это в его стиле… — Она с трудом улыбнулась, глаза ее помрачнели… Это ее удивило, потому что до этого момента она не отдавала себе отчета в том, что Джек так много значил для нее. Улыбка исчезла. «Теперь слишком поздно, малышка, — сказала она себе. — Теперь его уже не сделаешь таким, каким он был».
— Замок Кронстина, — сказала Палатазин. — Туда я и должен отправиться, хотя видит Бог, мне этого совсем не хочется. Если бы был другой способ… но его нет. Поэтому я должен теперь задать вам вопрос, отец. Пойдете ли вы со мной?
Сильвера напрягся. Целая лавина мыслей хлынула через его мозг, набирая скорость и силу. «Я еще не верю в это. Но что, если прав капитан? Я должен тогда сказать своей пастве, должен подготовить их, чтобы они могли спастись, как заставить их понять? Колья из осины, гробы, вампиры, спрятавшиеся в замке? Нет, все это не иначе, как ночной кошмар. Но помоги этому человеку! Ты должен сделать то, что он просит. Нет, сначала моя паства, мои прихожане. Я умираю, мне нужно время, много времени, что я должен сделать? Я не хочу умирать. Боже, я не хочу умирать..».
— Я хочу отправиться туда сегодня же, — сказал Палатазин, — пока еще светло. Если вы не согласитесь идти со мной, то я попрошу вас о другом. Но в любом случае я пойму ваше решение.
Сильвера почувствовал, что ладони у него холодные от испарины. «Что, если он не ошибается, этот капитан? — спросил он себя. — Я никогда и ничего не боялся, никогда и ничего. Нет! — услышал он темное эхо в собственном сознании. — Нет. Ты боишься умереть раньше назначенного срока. Ты боишься того холодного темного места, в которое тебя пошлет господь, потому, что ты ничего не сделал при жизни для него, только гонял толкачей наркотиков и пожал несколько рук, потому что этого от тебя ждали. Священник — разве это твое призвание? Тебя занесло в церковь течением жизни, когда
— Я… боюсь, что мне придется сказать «нет». — Он пытался не показать, что у него дрожат руки. — Я должен подумать о своих прихожанах. Если вы правы, то я должен придумать какой-то способ… защитить их. Простите меня, но…
Палатазин несколько секунд молча смотрел на него, потом кивнул:
— Все в порядке.
Он встал, открыл дверцу платяного шкафа, достал оттуда картонную коробку, наполненную деревянными колышками.
— Я это купил сегодня утром, — сказал Палатазин. — Осиновые колья, два фута длиной. И еще я купил хороший крепкий молоток. Не знаю, пригодятся ли мне колья и молоток, но… Я хочу, чтобы вы сказали для меня… что-нибудь. Вы согласны?
— Да, конечно. — Сильвера посмотрел на картонную коробку. Потом сказал: — Я буду молиться за вас.
Палатазин кивнул, сжал ладони вместе и закрыл глаза. Отец Сильвера склонил голову и начал читать вслух молитву, испрашивая у Бога помощи Палатазину в его пути, защиты от опасности. Но пока он читал эту молитву, внутренне содрогался. Он чувствовал, как душа его словно бы ссыхается и очень скоро на ее месте вообще ничего не останется. Он вдруг вспомнил себя самого много лет тому назад, мальчишку-хулигана, в отделении полиции в Пуэрто-Гранде. Это была тесная комната с неприличными рисунками на стенах и лужами мочи на полу. Сюда собирали пьяных. Он и двое друзей в дрезину пьяные были брошены сюда после драки с какими-то матросами в «Навигар Клубе» в доках. Матросов отвезли в больницу.
Но здесь был еще один человек, старик в каких-то лохмотьях, лицо у него все было покрыто коростой. Всю ночь он тихо стонал и ворочался на койке, словно старался отбиться от какого-то врага, нападавшего на него сверху, с потолка. К утру Сильвера-подросток со следами уколов на руках и с любовью к жестокости, осознал, что старик умирает. Он сидел на полу, с затекшим глазом, с расшатавшимися от ударов зубами, и смотрел, как старый человек боролся со смертью. Это был храбрый человек, но силы были ужасно неравны. Сильвере вдруг стало интересно узнать, что это был за человек, где ему удалось побывать, что он видел в жизни, кого любил, что совершил.
У противоположной стороны камеры спали дружки Сильверы, похрапывая, как здоровые бычки. Он подполз ближе к койке старика, вслушиваясь в его бормотанье, словно в радиопередачу из другого мира.
Уже перед рассветом старик открыл глаза и, повернув голову, посмотрел на сидящего рядом подростка. Он долго смотрел на Сильверу распухшими от виски глазами-щелками. Он несколько раз заходился кашлем, и Сильвера увидел капельки кровавой слюны на губах. Старик вдруг протянул руку и схватил Сильверу за запястье. Пальцы у него были жесткие, как кожа крокодила, и одного на руке не хватало.
— Падре, — прошептал старик, — помогите мне… облегчите, пожалуйста…
— Но я… никакой не священник, — сказал Сильвера. Рука сжала его кисть крепче.
— Падре… Я грешник… Я не хочу умирать! — Слеза скатилась из глаза и пропала в сухих складках морщин. — Помогите мне…
— Но как? Я… ничего не могу сделать.
— Можете… Скажите что-нибудь… какие-нибудь слова…
Пальцы старика до боли впились в запястье Сильверы. Глаза его блестели, но искра жизни в них быстро угасала.
— Пожалуйста, — прошептал старик.