Оно
Шрифт:
Он ушел из армии на пенсию по нетрудоспособности. К этому времени армия, в которой он служил, стала очень похожей на армию военного времени, только слепой, как он сказал мне однажды, не видит, что скоро все оружие снова будет приведено в действие. Он дорос до звания сержанта и потерял часть левой ноги, когда какой-то новый, вербовщик, испуганный до дрожи, вытащил запал у ручной гранаты и уронил ее на землю, вместо того, чтобы бросить. Она подкатилась к ногам моего отца и взорвалась со звуком, напоминавшим кашель в ночи.
В артиллерии тогда многие становились калеками из-за неисправного оружия. Пули зачастую не стреляли, а гранаты взрывались
Итак, мой отец выжил (включая, конечно, ту его часть, которая стала вашим покорным слугой – Майклом Хэнлоном), благодаря комбинации бюрократических проволочек и неисправного оборудования. Граната взорвалась только наполовину, и он потерял только часть ноги, а не все от головы до пят.
Благодаря деньгам, полученным за нетрудоспособность, мои родители смогли пожениться ровно на год раньше, чем они планировали. Они не сразу поехали в Дерри, а сначала направились в Хьюстон, где до 1945 года работали на военном производстве. Мой отец был мастером на фабрике, выпускающей оболочки для бомб. Мать моя была сестрой милосердия. Но, как он говорил мне в ту ночь, Дерри никогда не выходил у него из головы. И сейчас я думаю, а что было бы, если бы эта чертовская штука сработала тогда, кто вместо меня был бы в этом кружке в Барренсе в тот августовский вечер. Если бы колесо судьбы существовало на самом деле, хорошее всегда бы компенсировало плохое, впрочем, и хорошее может быть достаточно ужасным.
Мой отец имел предписание в Дерри Ньюс. Родители скопили приличную сумму денег. И отец просматривал все объявления о продаже земли. Наконец он прочел объявление о ферме, предназначенной на продажу. Предложение выглядело заманчиво.., по крайней мере, на бумаге. Они вдвоем приехали из Техаса на автобусе, осмотрели ферму и тут же ее купили. Первый Торговый банк дал им ссуду на десять лет и они стали обустраиваться.
"Сначала у нас были проблемы, – говорил отец в другой раз. – Кое-кто не хотел жить по соседству с неграми. Мы знали, что такое возможно – я не забывал о Черном Местечке, и потому не удивлялись. Ребятишки, проходя мимо, бросали в дом камни и пустые банки из-под пива. Мне пришлось двадцать раз заменять стекла в окнах в тот первый год. Но не только дети занимались этим.
Однажды утром мы, проснувшись, обнаружили нарисованную на стене птичьего сарая свастику, а все цыплята сдохли. Кто-то отравил их пищу. Это были последние цыплята, которых я пытался вырастить.
Но окружной шериф – полицейских начальников в то время здесь не было, потому что Дерри был еще невелик, – так вот, шериф с рвением взялся за дело. Вот что я имел в виду, когда говорил, что здесь переплетено и хорошее, и плохое... Для того человека, Саливана, не имело значения, какого цвета моя кожа и вьющиеся ли у меня волосы. Он приходил раз шесть, разговаривал с людьми и наконец нашел виновного. И кто бы вы думали это был? Ну-ка, три попытки, первые две не считаются!" «Не знаю», – сказал я.
Отец смеялся до слез. Он вытащил большой белый платок и вытер глаза. «Это был Батч Бауэре, вот кто! Отец того парнишки, про которого говорят, что он самый хулиганистый в школе. Отец –
«Дети в школе говорят, что отец Генри – сумасшедший», – сказал я. Бели не ошибаюсь, я в то время учился в 4-м классе – вполне достаточно, чтобы получить и не раз по голове банкой от Генри Бауэрса... Сейчас я думаю, что все обидные негритянские прозвища я впервые услышал из его уст, в первых четырех классах.
"Хорошо, я расскажу, если ты настаиваешь, – сказал он, – мысль о том, что Батч Бауэре сумасшедший не так уж далека от правды. Люди говорят, что это у него началось, когда он вернулся с войны, он был на Тихом океане морским пехотинцем. Все-таки шериф арестовал его, а Батч бесновался, что это безобразие, а все они только кучка любителей негров. О, это вам любой скажет. Я думаю, у него был подписной лист, начиная с нашей улицы и до Витчем-стрит. Сомневаюсь, была ли у него хоть пара не рваных на заду трусов, но он собирался подавать в суд на меня, на шерифа Саливана, на город Дерри, округ Пенобскот, и Бог его знает, на кого еще.
Что касается того, что случилось дальше.., не могу судить, правда это или нет, но как я слышал от Дэйви Конроя, шериф пошел проведать Батча в тюрьму в Бангоре. Шериф сказал: «Настало время заткнуться и послушать, что тебе говорят, Батч. Этот черный парень не хочет давить на судью. Он не хочет посылать тебя в Шоушенк, ему надо только заплатить за цыплят. Он подсчитал, что 200 долларов будет достаточно».
Батч сказал, что отправит эти доллары туда, где не всходит солнце. Тогда шериф сказал ему, что в Шенке есть разработки известняка, и говорят, что если проработать там два года, язык твой станет зеленым, как трава. «Сообрази! Два года разрабатывать известняк или 200 долларов. Как думаешь?»
«Ни один суд в Мэне, – сказал Батч, – не осудит меня за то, что я убил цыплят».
«Я знаю это», – сказал Саливан.
«Тогда о чем мы спорим?» – спросил его Батч.
«Проснись, Батч, они не посадят тебя за цыплят, но они посадят тебя за то, что ты нарисовал свастику на двери».
Рот у Батча широко открылся, а Саливан вышел, чтобы дать ему подумать. Через три дня Батч велел своему брату, который замерз через пару лет, когда охотился после винных возлияний, продать его новый «Меркыори», который Батч купил на деньги, полученные после демобилизации. Так я получил две сотни долларов, а Батч все ворчал, что он все у меня сожжет дотла. И он стал ходить туда-сюда, рассказывая об этом своим дружкам. Я как-то столкнулся с ним однажды днем. Он купил старый довоенный «Форд», взамен «Меркьюри», а я купил свою стоянку. Я загородил ему дорогу к отступлению и встал на его пути с винчестером в руках.
«Какой-нибудь пожар на моем пути, и ты будешь застрелен одним плохим черным человеком, старая кляча», – сказал я ему. «Ты не смеешь так разговаривать со мной, черномазый, – сказал он с яростью, но и с испугом. – Ты не имеешь права так разговаривать с белыми людьми, подонок ты этакий».
И я знал, что если сейчас не избавлюсь от него, он от меня никогда не отстанет. Вокруг никого. Я подошел к «Форду» и одной рукой схватил его за волосы, я поставил ружье так, чтобы оно упиралось мне в ремень, а правой рукой взял его за подбородок. Я сказал: «В следующий раз, когда назовешь меня черномазым или черножопым, я размажу твои мозги по машине. И поверь мне, Батч: любое происшествие со мной или с моими близкими, и ты будешь стерт с лица земли, вместе с твоей женой и братом и братом брата. Я достаточно натерпелся».