Оно
Шрифт:
И он стал плакать, -никогда в жизни я не видел более безобразного зрелища. «Что же это происходит, – сказал он, – ниг.., черно.., парень среди бела дня приставляет ружье к голове рабочего человека прямо на дороге».
«Да, мир должен был бы провалиться в тартарары, если такое могло бы случиться, – согласился я. – Но сейчас это не имеет никакого значения. Все, что имеет значение, заключается в вопросе, достигнем ли мы взаимопонимания здесь и сейчас, или ты хочешь, чтобы тебе небо показалось с овчинку?»
Он согласился на достижение взаимопонимания, и на этом беспокойства, причиняемые Батчем Бауэрсом закончились, за исключением, может быть, случая с твоей собачонкой мистер Чипс, когда она умерла, но у меня нет никаких доказательств, что это дело рук Бауэрса. Чиппи могла отравиться каким-нибудь
С этого времени нас оставили в покое, и, когда я оглядываюсь назад, я мало о чем сожалею. У нас здесь была неплохая жизнь, правда, случались ночи, когда я видел во сне этот пожар, но ведь нет человека, у которого все было бы гладко и который обходился бы без ночных кошмаров".
28 февраля 1985 г.
Бывали дни, когда я садился за стол, чтобы записать историю, которую рассказал мне отец, о пожаре в Черном Местечке, но я все еще никак не могу всерьез приступить к ней.
По-моему, это во «Властелине Колец» один из персонажей говорит, что «путь ведет к пути», это значит, что можно начать с тропинки, ведущей в еще более причудливый мир, чем тот, в котором ты начал делать свои первые шаги, а оттуда ты можешь пойти.., вообще неизвестно куда. То же самое с этими рассказами. Один перетекает в другой, в третий, четвертый, может быть, они идут в том направлении, которое ты выбираешь, а может быть, и нет. А может быть, большее значение имеет рассказчик, а вовсе не рассказ.
Голос, который я запомнил, голос моего отца – низкий, медленный, то, как он покашливал или смеялся. Паузы, во время которых он раскуривал свою трубку или прочищал нос, или шел взять баночку пива со льда. Этот голос для меня – голос всех голосов, голос всех лет, особый голос этого места – отцовского голоса нет ни в интервью Ива, ни в одной из нехороших историй этого города, ни даже на моих собственных пленках.
Голос моего отца.
Сейчас десять часов, старые часы на улице начинают бить. Мелкие дождинки стучат в окно и в стеклянный переход, ведущий в Детскую библиотеку. Я слышу и другие звуки, треск и шорох вне круга света, в котором я сижу и пишу на желтых страницах моего блокнота. Звуки старого здания, оно оседает.., говорю я себе и удивляюсь. Хотелось бы знать, нет ли где-нибудь в эту непогоду клоуна, продающего воздушные шарики. Ну, ладно, не обращайте внимания. Кажется, я нашел наконец правильный подход к последнему рассказу моего отца.
Я услышал этот рассказ в больничной палате за шесть недель до его смерти. Мы с мамой ходили навещать его каждый день после школы, и каждый вечер я приходил к нему один. Мама оставалась дома, ей надо было делать всякие домашние дела, но она настояла на том, чтобы я ходил к нему. Я приезжал на велосипеде. Она разрешила мне кататься на велосипеде только через четыре года после всех этих убийств. Это были тяжелые шесть недель для мальчика, которому было только пятнадцать лет. Я любил отца, но я возненавидел эти вечера, вынужденный наблюдать, как он сморщивается и съеживается, как следы боли растекаются и углубляются на его лице. Иногда он кричал, хотя и старался сдерживаться. И, возвращаясь домой в темноте, я вспоминал лето 1958 года, и я боялся оглянуться, потому что там мог быть клоун.., или волк.., или мумия Бена.., или моя птичка. Но больше всего я боялся, что какой бы Оно ни приняло образ, оно будет иметь лицо моего отца, съедаемого раком. Поэтому я что было сил жал на педали, пока сердце не начинало выскакивать из груди. Я приезжал домой раскрасневшийся, мокрый от пота, тяжело дыша. И мама говорила: «Зачем ты ехал так быстро, Микки? Ты заболеешь». А я говорил: «Мне хотелось поскорее добраться до дому, чтобы помочь тебе», – и она давала мне подзатыльник и целовала меня и говорила, какой я хороший мальчик. Шло время, и я с трудом находил темы для разговоров с отцом. Подъезжая к городу, я ломал голову, о чем бы мне с ним сегодня поговорить, трепеща, что придет время, и мы с ним не сможем найти темы для разговора. Его умирание мучило меня и приводило в ярость, но также и смущало; мне казалось, да и сейчас кажется, что когда мужчина или женщина умирают, то это должно происходить быстро. Рак не только убивал его, он унижал его и оскорблял.
Мы никогда не говорили о его болезни, и в один из этих промежутков молчания я подумал, что мы должны говорить об этом, что больше не о чем говорить, и мы будем застигнуты этим, как дети, схваченные
Мы были вынуждены говорить об этом, но если бы мы начали, я бы расплакался. Я не мог бы этому помешать. И в свои 15 летя думал, что эти слезы у постели умирающего отца оскорбили бы и измучили меня больше, чем что бы то ни было другое. И как раз во время одной из таких мучительных пауз я спросил отца о пожаре в Черном Местечке. В этот вечер они накололи его лекарствами, потому что боль была нестерпимой, и он то приходил в себя, то снова терял сознание, то говорил очень ясно, то нес какой-то сонный бред.
Иногда я знал, что он говорит со мной, иногда мне казалось, что он путает меня со своим братом Филлом. Я спросил его об этом пожаре без какой-либо причины, просто это взбрело мне в голову. Глаза его стали осмысленными и он слегка улыбнулся: «Ты еще не забыл, Микки?»
«Нет, сэр», – сказал я, хотя не думал об этом уже года два или три, и добавил то, что он иногда говорил: «Это никогда не выходит у меня из головы».
«Хорошо, сейчас я расскажу тебе все, – сказал он. – 15 лет, я полагаю, достаточный возраст, чтобы знать это, и твоей мамы нет здесь, чтобы помешать нам. Кроме того, ты должен знать это. Я думаю, что такое могло бы случиться только в Дерри, и тебе надо знать и об этом. Ты должен остерегаться. В этом городе благоприятные условия для такого рода вещей. Ты будешь осторожен, да? Мики?» «Да, сэр!» – сказал я.
«Хорошо», – сказал он и откинулся на подушку. Я подумал, что он снова потерял сознание, глаза были закрыты. Но он начал рассказывать.
"Когда я был здесь в армии, в 29-х или 30-х годах, – сказал он, – там на горе был клуб НСО, как раз там, где сейчас Общественный Колледж Дерри. Это было сразу за тем местом, где можно было купить «Дакки Страйк» за семь центов. НСО клуб был просто старой металлической казармой, но внутри все было оборудовано по высшему классу – ковры на полу, кабинки вдоль стен, музыкальный автомат, по выходным там можно было выпить прохладительного.., только если ты белый, вот так. По воскресеньям там играл оркестр, словом, место, куда хотелось пойти. Там висело объявление, запрещающее продавать крепкие напитки, но мы слышали, что там можно достать выпить, если очень хочется и если у вас есть маленькая зеленая звездочка на армейской карточке. Это было как секретный знак для них. Продавалось там пиво домашнего изготовления, но по выходным можно было купить кое-что покрепче. Если ты – белый.
Конечно, парням из Компании И ни в коем случае нельзя было показываться в этом клубе. Поэтому мы ходили в город, если имели ночной пропуск. В те времена Дерри оставался лесозаготовительным местечком, и там было восемь или десять баров, которые располагались в нижней части города, она называлась Чертовы Пол Акра. В народе эти бары нарекли «слепыми свиньями», что соответствовало действительности, потому что большинство посетителей вели себя там, как свиньи, а выводили их оттуда почти слепыми. Шериф и все полицейские знали об этом, однако бары эти работали ночи напролет, так же как и в дни лесозаготовок в 1890-х годах. Я думаю, там все было куплено, а может быть и нет, – в Дерри люди на все имеют свою точку зрения. В барах продавались крепкие напитки наравне с пивом, и насколько я слышал, напитки там были в десять раз лучше, чем дрянное виски и джин, которые вы могли получить в клубе для белых в пятницу и воскресенье вечером. Алкоголь в нижний город прибывал прямо через канадскую границу в грузовиках, и напитки соответствовали этикеткам на бутылках. Хорошие напитки были дорогими, но торговали там и всякой гадостью, которая могла шибануть по мозгам, но не убивала, и если после этого вы на самом деле слепли, то это продолжалось недолго. Но в любой из вечеров вы могли получить удар бутылкой по голове. Там были Нан-бар, и Парадиз, и Вэлли Спа, и был один бар – Пауде-хорн, где вы могли снять девицу. О, вы могли запросто снять проститутку в любой забегаловке, там их было полно, готовых на все ради куска хлеба, но для такого молодняка, как я, Тревор Доусон и Карл Рун, моих друзей, сама мысль купить проститутку – белую проститутку – тут было над чем посидеть и подумать".