Оно

Кинг Стивен

Халлоранн был инициатором... Халлоранн, Карл и я. Надеюсь, Господь простит нас, – Он-то знает, что мы не имели ни малейшего представления, как это все обернется.

Спустя некоторое время к нам присоединились все остальные парни. Мы скребли, мыли, чистили, работали молотками, прибивали гвозди. Трев Даусон оказался неплохим плотником, и он показал, как прорубить еще несколько окон в стенах, и Алан Снопе, черт возьми, принес разноцветные стекла – что-то вроде витражей в церковных окнах.

«Где ты это достал?» – спросил я его. Алан был самым старшим из нас, ему было около 42, достаточно старый, некоторые звали его Поп Снопе.

Он вставил мне в зубы «Кэмел» и подмигнул: «Полночная реквизиция», – сказал он, и больше ничего. Все

шло хорошо. И к середине лета мы уже ходили туда. Трев Даусон и еще несколько парней переоборудовали часть строения под кухню, небольшую, чтобы поместились гриль и пара плит, так что вы при желании могли получить гамбургер и французскую булочку. С одной стороны был бар, но там не предполагалось ничего, кроме содовой или напитка типа «Девы Марии» – мы знали свое место. Разве нас не проучили уже однажды? Поэтому если вам хочется напиться, то это можно было сделать в темноте.

Полы были по-прежнему грязными, но мы их мазали маслом. Трев и Поп Снопе провели электричество – еще одна «Полночная реквизиция», как я понимаю. К июлю вы уже могли пойти туда, взять кока-калы и гамбургер, или сосиску с капустным салатом. Там было симпатично. Так до конца мы и не закончили наш клуб, мы еще работали над ним, когда пожар сжег все дотла. Мне понравилось это занятие, а может быть то, что мы утерли нос этим – Фуллеру и Мюллеру и Городскому Совету. Мы сознавали, что все это наше, когда Ив Мак-Каслин и я водрузили вывеску:

"Черное Местечко.

Компания И гости".

Оно выглядело очень славно, и следующее действо было таким, белые ребята из НСО клуба начали своего рода соревнование. Они добавили комнату отдыха и кафетерий. Но мы не хотели выиграть это соревнование".

Мой отец улыбнулся мне со своей больничной койки. «Мы были молоды, за исключением Снопси, но мы были не совсем дураки. Мы понимали, что белые парни начали соревнование против самих себя, но если бы не дай Бог, мы начали выигрывать, ну тогда кто-нибудь переломал бы нам ноги, чтобы мы не бежали так быстро. У нас было все, что мы хотели, и ничего больше не нужно было. Но потом.., что-то случилось». Нахмурившись, он замолчал. «Что случилось, пап?»

«Мы обнаружили, что в наших силах организовать оркестр, маленький джаз, – сказал он медленно. – Мартин Деверю – капрал – играл на ударных. Эйс Стивенсон был кларнетистом. Поп Снопе вполне прилично играл на пианино. Еще один парень играл на корнете, а Джордж Брэнлок – на саксофоне. Все остальные время от времени подыгрывали кто на чем – кто на гитаре, кто на гармонике, и даже на расческе, обернутой в вощеную бумагу. Все это, конечно, случилось не сразу, но к концу августа по пятницам и воскресеньям в клубе играл небольшой неистовый Диксиленд комбо. У них получалось все лучше и лучше, нет, они не были великими музыкантами, просто у них получалось как-то теплее... или как-то по-другому...» Он выпростал свою исхудавшую руку из-под одеяла.

«Они играли неистово», – предложил я, улыбаясь.

"Верно! Ты верно ухватил! – воскликнул он, улыбаясь мне в ответ. – А дальше больше: люди из города стали приходить к нам, в наш клуб. Даже некоторые солдаты – белые солдаты с нашей базы. Каждый выходной зал бывал переполнен. Но это случилось не сразу. Сначала белые выглядели, как соль в стакане с перцем, но со временем их стало приходить все больше и больше. Когда появились эти белые, мы и забыли, что надо быть осторожней. Они приносили с собой спиртное в коричневых сумках, обычно хорошее спиртное, которое продавалось в барах в нижнем городе, а бутылки были из-под содовой. Выпивка загородного клуба, вот что я имею в виду, Мики. Выпивка богатых. Чивас, Глентфидич. Что-то вроде шампанского, которое подают на пароходах пассажирам первого класса. «Чемперс», – так некоторые из них называли его, так мы называем дома уродливых мулов.

Нужно было найти выход из положения и прекратить это. Но мы не знали, как это сделать. Они были из города.

И они были белыми. А я уже говорил, мы были молодые и гордились тем, что сделали. И не в состоянии были предугадать, что могло здесь произойти. Мы понимали, что Мюллер и его друзья должно быть знают, что тут происходит, но мы никак не предполагали, что все это сводит их с ума, да, я не ошибся, – они просто обезумели. Они жили-поживали в своих шикарных домах по Западному Бродвею, всего в четверти мили от места, где мы сидели и слушали музыку типа «Блюзы тетушки Хагар» и «Копая картошку». Это было плохо. Они знали, что их белые молодые люди общаются с черномазыми. А что могло быть хуже? Ведь эти белые были не бродяги, которые уедут, как только сентябрь начнет плавно переходить в октябрь. Надвигалось событие типа того, что произошло в Городе. Молодежь приходила к нам выпить и потанцевать под джазовую музыку, пока один из них не пришел и не закрыл нас. Но они пришли не из Дерри. Они приехали из Бангора, Ньюпорта и Хэвена и Кливс Миле и Старого города. Здесь можно было увидеть разрезающих каперсы прилизанных мальчиков из Мэнского университета в Ороно, с их суровыми девушками, а когда оркестр наш освоил импровизацию рэггайма «Мэйн Стейн Сонг», они чуть не снесли крышу. Конечно, клуб принадлежал армейским, и тем, у кого не было приглашения, приходить не рекомендовалось. Но фактически, Мики, мы открывались в семь и до полуночи дверь не закрывалась вообще. А к середине октября народу набивалось уже столько, что в любое время, попав на танцплощадку, вы стояли там спина к спине еще с шестью танцующими. Места для танцев практически не было, вы могли только стоять и покачиваться.., но мне не встретилось ни одного человека, который возразил бы или возмутился. К полуночи все в зале рокотало, как в пустом заведенном автомобиле на большой скорости".

Он остановился, сделал еще один глоток воды, а потом продолжил. Глаза его блестели.

"Да, да. Фуллер рано или поздно должен был положить этому конец. Сделай он это пораньше, многие бы спаслись. И всего-то требовалось – послать за полицией, чтобы она конфисковала спиртное, которое люди приносили с собой. Этого было бы достаточно, чтобы он достиг чего хотел. Нас бы прикрыли легко и надолго. Кого-то отдали бы под суд и посадили в тюрьму, а остальных просто перевели куда-нибудь. Но Фуллер медлил. Я думаю, он боялся того же, чего и мы. Он боялся, что горожане возмутятся. Мюллер больше не приходил к нему, а Фуллер, думаю, опасался сам идти в нижний город навестить Мюллера. Он много говорил, но ничего не предпринимал, был медлителен, как медуза.

То, что не сделал Фуллер, доделали за него ребята из Легиона Благопристойности. Они пришли в своих белых простынях в начале ноября и приготовили из нас жаркое".

Он снова замолчал, на этот раз он не стал пить воду, только смотрел в дальний угол комнаты, а в это время в коридоре звонил звонок, и сестричка прошла мимо открытой двери, цокая каблучками по линолеуму. Где-то работал телевизор, где-то играло радио. Я помню, что дул сильный ветер, хотя дело было в августе, но ветер казался холодным. Он ничего не знал о сериале, идущем по телевизору, и о песне «Прогуливаешься, как мужчина» в исполнении группы «Четыре Времени Года» по радио.

"Некоторые из них прошли через зеленый пояс, отделяющий базу от Западного Бродвея, – продолжил он наконец. – Должно быть, они встретились у кого-то дома, а может быть и на базе, чтобы надеть свои белые простыни и сделать факелы, которыми обычно пользовались. Я слышал, что они прошли прямо на базу по Риджелайнской дороге, главной дороге на базу с той стороны. Я слышал – не помню от кого, – что они приехали в совершенно новом «Паккарде», в своих простынях и нахлобученных на голову капюшонах; факелы лежали на полу автомобиля. Факелы эти производились в Лоусвилле: большие куски холстины наматывались на толстую палку, с тонкой резиновой красной прокладкой.