Оно
Шрифт:
Кроме того, ей очень хотелось по-маленькому.
Давайте, -подумала она. – Давайте, поторопитесь и уходите, ну пожааалуйста!
Минуту спустя она услышала крик Хокстеттера, в котором одновременно звучали смех и боль.
– Шесть футов! – завопил Генри. – Как паяльная лампа! Ей-богу!
Потом стало тихо. По ее спине бежали струйки пота. Солнце светило ей в шею. Мочевой пузырь, казалось, готов был лопнуть.
Генри завопил так громко, что Беверли, которая едва не заснула, несмотря на то, что ей было
– Черт возьми, Хокстеттер! Ты же подпалил мне задницу! Что ты делаешь там с этой зажигалкой?
– Десять футов, – захихикал Патрик (при этом звуке Бев стало так же противно, как если бы она увидела, что у нее в тарелке извивается червяк). – Десять футов, дюйм в дюйм, Генри. Ослепительное пламя. Десять футов, дюйм в дюйм! Провалиться мне на этом месте!
– Дай-ка сюда, – буркнул ему Генри. Давайте, уходите поскорей, дураки паршивые!Патрик заговорил снова, на этот раз так тихо, что любой слабый порыв ветра заглушил бы его голос.
– Я хочу тебе кое-что показать, – сказал Патрик.
– Что?
– Просто кое-что. Это очень приятно.
– Что? – повторил Генри.
Наступила тишина.
Я не хочу смотреть, не хочу смотреть, что они там делают, да и они могут заметить меня, и обязательно заметят, тебе и так сегодня слишком много везло. Поэтому не двигайся. Не подсматривай...
Но любопытство оказалось сильней здравого смысла. В этой тишине было что-то необычное и даже пугающее. Она начала медленно поднимать голову до тех пор, пока перед ней не оказалось покрытое трещинами грязное лобовое стекло «форда». Она была в безопасности: оба мальчика полностью отключились от действительности. Патрик делал что-то непонятное ей, но она почувствовала, что то, что он делает, не может быть хорошим, слишком уж странный этот Хокстеттер.
Патрик держал одну руку между ног у Генри, а вторую – между своих ног. Одной рукой он осторожно касался этой штуки Генри, другой рукой сжимал свою собственную. Он даже не сжимал ее, а как-то мял, теребил и периодически выпускал.
Что он делает?
– уныло подумала Беверли.
Этого она точно не знала, но внутри нее неуклонно нарастало беспокойство. Она уже давно не была так взволнованна – с тех пор, как из отверстия в ее ванне хлынула кровь. Что-то говорило ей, что если они увидят ее, то не просто поколотят, а, может быть, даже убьют.
И все же она не могла отвести от них глаз.
У Патрика эта штука стала немного длиннее, но все еще безвольно свисала вниз, как змея без позвоночника. У Генри она, напротив, значительно увеличилась в размерах, поднялась вверх и стала казаться очень твердой. Патрик двигал рукой вверх и вниз, иногда сдавливал ее, а иногда осторожно поглаживал странный тяжелый мешочек под этой штукой.
Это его шарики, -подумала Беверли. – Неужели мальчики все время с ними ходят? Господи, я бы сошла от этого с ума!
Тогда ей пришло в голову, что такие есть и у Билла. Ей представилось, что она стоит рядом с ним, держит их в руке,
Генри, как загипнотизированный, смотрел на руку Патрика. Его зажигалка лежала на большом камне, блестя в ярких лучах полуденного солнца.
– Хочешь, я возьму его в рот, – Патрик улыбнулся, скривив свои полные губы.
– Что? – Генри словно очнулся от глубокого сна.
– Если хочешь, я возьму его в рот. Мне не про... Генри резко выбросил вперед руку и ударил Патрика по лицу. Тот повалился на гравий. Беверли снова присела, в ее груди заколотилось сердце, сжав зубы, она сдержала стон. Генри повернулся в ее сторону, и ей, сжавшейся в комочек рядом с пассажирским сиденьем внутри старой ржавой развалюхи, показалось, что он увидел ее.
Господи, хоть бы ему в глаза светило солнце, -взмолилась она. – Господи, ну пожалуйста! Зачем только я подсматривала?
Последовала мучительная пауза. Блузка Бев прилипла к ее потному телу. Капельки пота блестели на ее загорелых руках. Ее мочевой пузырь болезненно сжался. Бев подумала, что вот-вот намочит штаны. Она ждала, что сейчас взбешенное лицо Генри появится в окне «форда». Как же он мог ее не заметить? Он вытащит ее из машины и поколотит ее. Он...
Пожалуйста, Господи, не надо, чтоб он меня увидел, ну пожалуйста, ладно?
Потом она услышала голос Генри, и к ее растущему ужасу его голос приближался.
– Я не голубой.
И откуда-то издалека голос Патрика:
– Но тебе это понравилось.
– Мне это не понравилось. А если ты кому-то скажешь, что мне понравилось, я тебя убью, гомосек ты чертов!
– Он у тебя стоял, – голос Патрика звучал так, как если бы он улыбался. Хотя она и боялась Бауэрса до смерти, эта улыбка ее не удивила: Патрик был чокнутым, может быть, еще более чокнутым, чем Генри, а настолько чокнутые обычно ничего не боятся. – Я сам видел.
Послышался хруст гравия – все ближе и ближе. Беверли широко раскрытыми глазами посмотрела вверх. Через лобовое стекло «форда» она видела затылок Генри... Сейчас он смотрел на Патрика, но стоило ему обернуться...
– Если ты кому-то скажешь, я расскажу, что ты гомик, а потом убью.
– Я тебя не боюсь, Генри, – Патрик захихикал. – Но я никому не скажу, если ты дашь мне доллар.
Генри беспокойно задвигался и немного повернулся, теперь она уже могла видеть его висок. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, -обезумев, повторяла она, и ее мочевой пузырь сжимался все сильнее.
– Если ты расскажешь, – Генри говорил неторопливо и уверенно. – Я расскажу, что ты делал с кошками и собаками. Про твой холодильник. Знаешь, ведь тебя поймают и упрячут в ха-арошенькую психушку.
Патрик молчал. Генри забарабанил пальцами по капоту «форда», в котором пряталась Беверли.
– Ты меня слышишь?
– Слышу, – на этот раз голос Патрика казался раздосадованным и немного испуганным. Он завопил:
– Тебе это понравилось! Он стоял! Никогда не видел, чтобы еще у кого-то он так сильно стоял!