Опал императрицы (Опал Сисси)
Шрифт:
– Не торопитесь, бабушка! – сказала Лиза. – Мне кажется, прежде чем платить выкуп преступникам, надо убедиться в том, что Эльза жива. Слишком просто потребовать выкуп, а потом, получив его, избавиться от обременительного свидетеля... если только они не избавились от него раньше. Мы имеем дело с людьми, ни во что не ставящими человеческую жизнь: им ничего не стоит совершить еще одно убийство.
– Что же ты предлагаешь?
– Я пока еще не знаю, как поступить, но в одном уверена: в полицию обращаться не следует. К тому же, мне кажется, местные полицейские не справятся с
Возмущенный граф так вздернул подбородок, что бородка образовала с тощей шеей прямой угол.
– Вы меня словно за дурака считаете, Лиза! Я не сделаю ничего такого, что могло бы причинить вам неприятности. Впрочем, я намерен здесь задержаться. Мысль о том, чтобы бросить вас обеих одним выпутываться из таких затруднений, для меня просто невыносима. Я хочу оберегать вас... если вы мне это позволите, – прибавил он, умильно взглянув на кузину. Та ответила ему ласковой, хотя и немного усталой улыбкой.
– Это очень мило с вашей стороны! – сказала она. – Разумеется, вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите. Ваша преданность трогает нас: и Лизу, и меня...
Если девушка в тот момент и испытывала какое-либо чувство, то никак не признательность и еще меньше того – радость, однако Голоцени повернулся к ней с такой ослепительной улыбкой, словно она только что пообещала ему свою руку.
– Превосходно! В таком случае, не пора ли закончить обед? Все сегодня устали, а наша дорогая Лиза нуждается в отдыхе.
Смысл его слов был совершенно ясен. «Он выставляет нас за дверь, – подумал Морозини. – Мы явно его стесняем!..» Но графиня встала из-за стола и словно в подтверждение его слов проговорила:
– Признаюсь, я действительно устала. Если желаете, господа, – прибавила она, обращаясь к гостям, – мы выпьем кофе, после чего расстанемся до завтра.
– Мне кофе не нужно, графиня! – сказал Адальбер. – Я и так слишком много его пью, еще чашка – и я вообще не смогу заснуть.
Альдо, в свою очередь, тоже попросил разрешения откланяться, и пока Адальбер, догадавшись, что его другу нужно дать время, затягивал прощание, читая госпоже фон Адлерштейн и ее кузену небольшую лекцию о формулах вежливости, принятых в Древнем Египте, Морозини вслед за Лизой вышел в галерею, куда выходили двери всех парадных комнат.
– Вы сможете оставить открытой какую-нибудь наружную дверь?
– Наверное, да... кухонную. А что?
– Сколько времени уйдет на то, чтобы все погрузилось в сон и безмолвие? Час?
– Маловато. Скорее два. Но что вы собираетесь делать?
– Увидите. Через два часа мы будем в вашей спальне... И раздобудьте нам веревку!
– В моей спальне? Вы с ума сошли!
– Я сказал «мы», а не «я»! Не делайте дурацких выводов и доверяйте мне хоть немного! Впрочем, если вы предпочитаете ждать в кухне, я не могу вам запретить... Адальбер! – тут же громко окликнул он. – Наша хозяйка нуждается в отдыхе. А отнюдь не в лекции!
– В самом
Почти сразу после этого все трое вышли в галерею, где застали Морозини в одиночестве, с сигаретой в руке. Лиза улетучилась, словно легкий дымок.
Видимо, чтобы удостовериться, что гости уехали, Голоцени проводил их до машины, и Адальбер, желая доставить ему удовольствие, завел мотор на полные обороты.
– Ты принял какое-то решение? – спросил он, сломя голову летя через темный парк.
– Да. Мы вернемся через два часа. Лиза устроит так, чтобы дверь черного хода была не заперта...
– А собаки? О них ты позабыл?
– Она про собак ничего не сказала. Может быть, их не спускают, когда в доме гости? Ладно, мы примем свои меры!
Меры заключались в тарелке холодного мяса, которую два приятеля под предлогом, что их очень скудно накормили за ужином, велели принести в их комнаты, для пущего правдоподобия потребовав в придачу бутылку вина. Большая часть этой бутылки была вылита в умывальник. Часом позже, сменив смокинги на более подходящую для ночной вылазки одежду, они потихоньку выбрались из гостиницы и направились к берегу реки, где Альдо оставил свой новый «Фиат».
Подъехав поближе к замку, они спрятали машину в рощице, где прежде прятали «Амилькар», и дальше пошли пешком; у каждого в кармане плаща лежало по свертку с мясом-.
Однако угощение им не пригодилось: собак не было видно. В изящном замке не светилось ни одного окна. Испытав огромное облегчение, друзья с максимальной осторожностью бесшумными шагами приблизились к двери черного хода и еще тише отворили деревянную створку – она даже не скрипнула под рукой Морозини.
– Надеюсь, я заслужила похвалу? – послышался приглушенный голос Лизы. – Я даже позаботилась о том, чтобы смазать петли...
Девушка сидела на табурете, освещенная стоявшим рядом с ней на столе потайным фонарем с откинутой заслонкой. Она тоже переоделась: толстая шерстяная юбка, свитер с высоким воротом и уличные башмаки на мгновение воскресили в памяти Альдо покойную Мину.
– Отличная работа, – шепнул он, – но зачем вы сидите здесь? Вы еще не оправились, а нам нужно только, чтобы вы показали нам комнату вашего друга Александра.
– Что вам от него надо? Вы же не... убьете его? – спросила Лиза, встревоженная тем, что в голосе Морозини, обычно теплом и чуть глуховатом, слышались металлические нотки, выдававшие предельную решимость.
Негромкий смех Адальбера ее успокоил.
– За кого вы нас принимаете? Конечно, он не заслуживает лучшей участи, но мы хотим всего-навсего его похитить.
– Похитить? И куда вы его денете?
– Отведем в тихое местечко, где его можно будет допросить подальше от чутких ушей, – ответил Альдо. – Прибавлю, что мы отчасти рассчитываем на вас, чтобы найти такой уголок.
Девушка, нимало не смутившись такими планами своих друзей, принялась размышлять вслух:
– Есть старый сарай, где хранят упряжь, но он слишком близко от нового и от конюшен. Лучше всего сарайчик садовника. Только скажу вам сразу – Голоцени нет в его спальне...