Опаленные сердца
Шрифт:
Энн подумала, что в следующий раз ублажать эту утреннюю звезду наверняка придется ей, индейцы не захотят жертвовать девушкой своего селения. Видимо, поэтому плывущее Облако был таким добрым и не прикасался к ней.
Однажды ночью она проснулась от ощущения тревоги и увидела темное лицо склонившегося над ней Плывущего Облака. Энн собралась закричать, но не издала ни звука. Дело шло о жизни и смерти. Если сын вождя лишит ее невинности, она будет жить.
Плывущее Облако смотрел на нее, качая
– Настанет время, Маленькая Голубка, когда ты поверишь мне и захочешь меня, когда тебя покинет страх и наполнит золото солнца. Тогда ты станешь одной из нас, и я возьму тебя в жены. А до тех пор я никому не позволю коснуться тебя. Не беспокойся.
Он лег рядом и обнял ее. На рассвете, когда остальные еще спали, он рассек себе бедро ножом и слегка вымазал кровью подстилку.
Утром Энн видела, как он разговаривает с Умеющим Думать. Потом был совет старейшин. Плывущее Облако убеждал их, а они отрицательно качали головами.
Ночью он не пришел, а наутро Энн поняла, что он спал с другой пленницей – женщиной, которой дважды спас жизнь. Теперь она была свободна, потому что ее хозяина, Бегущего Лося, во время последней охоты затоптали бизоны. «Так ему и надо», – подумала Энн. Теперь Плывущее Облако не будет одиноким. Но зато она лишилась защитника.
Все в ее жизни так быстро меняется. Она вспомнила страх и ненависть, которые испытала во время набега индейцев, их жестокость, вспомнила, как Плывущее Облако стрелял в поселенцев, убивал их в рукопашном бою. Но потом он был добрым и заботливым. И все-таки она не могла забыть то утро, когда, очнувшись, увидела его черные глаза…
– Энн, что с тобой? Она открыла глаза.
Вот оно! Это бронзовое лицо, черные глаза, прямые жесткие волосы. Она дико вскрикнула.
– Энн! Очнись!
Кошмар постепенно исчез. Макшейн нежно, словно ребенка, обнимал ее, сидя на краю кровати. Их кровать. Она – его жена, а он – владелец салуна. Его английский – правильный, как будто он закончил Гарвардский или Йельский университет, и она больше не в индейской деревне, ее жизни ничего не угрожает. Во всяком случае, опасность исходит не от него и не в данный момент.
Энн пришла в себя, щеки у нее порозовели. Лампа была погашена, комнату освещали только Догорающий в камине огонь и лунный свет.
– Господи, Энн, что тебе померещилось? Какие чудовища тебя мучат? Или ты считаешь чудовищем меня?
– Это… ничего.
– Да ты своим криком могла бы разбудить и мертвого. Кто-то, наверное, подумал, что я тебя убиваю.
– Должно быть, я задремала.
В его объятиях так хорошо, тепло, безопасно, он так приятно пахнет табаком и кожей. Но она сохранит свою тайну. Она не позволит ему задавать вопросы, проникнуть к ней в душу.
– Все
Он разжал руки. Энн встала и отошла на несколько шагов. Она заметила, что Макшейн рассердился. Но если бы он узнал о ней все, то рассердился бы еще больше.
– Значит, нас обоих посещают ночные кошмары, – сказал он. – Ладно, пора спать.
В следующий момент он уже стоял рядом и расстегивал на ней платье.
– Я сама! – Энн сопротивлялась, а он спокойно продолжал свое дело. – Я сейчас закричу.
Он поднял брови.
– Тогда все решат, что мы очень неплохо проводим время.
Энн покраснела.
– Ты же говорил, что я своим криком бужу мертвых, пугая людей!
– Я солгал. Мне хотелось, чтобы ты расслабилась. Повернись.
– Я очень нервничаю, – заявила Энн.
– Сейчас мы изменим ситуацию, – прошептал он ей на ухо.
– Но именно ситуация и заставляет меня нервничать.
– Прошлая ночь?
– Моя жизнь.
– Тогда веди себя хорошо и будешь засыпать с чистой совестью.
– Моя совесть чиста.
– Звучит интригующе. А я считал тебя прожженной женщиной.
Он расстегнул последнюю пуговицу, стянул с Энн через голову десятки ярдов вышитого хлопка, отбросил, не глядя, в сторону и воззрился на украшенную лентами нижнюю юбку.
– Откровенно говоря, – ошарашено, воскликнул он, – я удивляюсь, как большинство женщин умудряется потерять невинность при таком количестве одежды.
– Наверное, все не так сложно, если женщина раздевается сама, – предположила Энн.
– О, конечно!
В следующий момент она услышала треск материи, нижняя юбка упала к ее ногам, и тут же раздался отчаянный крик:
– Господи, еще и это! И то! Я сойду с ума! На Энн остались только корсет и панталоны.
Она уже не знала, смеяться ей или злиться.
Забыв об одежде, он страстно прижал ее к себе, начал покрывать ее лицо поцелуями, нежно гладить волосы.
Почему любое его прикосновение так возбуждает ее, будто жидкий солнечный свет вдруг заливает все тело, а когда эта волна схлынет, внутри остается странная, непреодолимая пустота? Почему его руки…
Его руки, устраняли последние препятствия. Рывок, треск шнурков, и корсет летит на пол. Еще рывок, и панталоны упали к ее ногам. Ботинки, чулки и подвязки ему, кажется, не мешали. Подняв Энн из груды одежды, он понес ее на кровать, расшнуровал ботинки, отбросил их в сторону. Затем, не спуская с нее глаз; стал раздеваться. Он стоял перед ней мужественно-красивый, широкоплечий, узкобедрый, в его глазах было столько нежности и страсти, что Энн едва не вскрикнула от предвкушения.