Опасная колея
Шрифт:
— Так что ж не растопили до сих пор? — осведомился Тит Ардалионович немного уязвлено, обидно стало за своих морских магов: неужели так трудно расстараться, чтобы быть не хуже остальных.
— А зачем он им?
…Первая ночь плавания прошла спокойно, только в каюте было жарковато натоплено, и Листунов тонко свистел носом, раздражая Тита Ардалионовича. Но после завтрака, ещё более «безлюдного», чем ужин, мирное течение жизни наших путешественников было нарушено. И виновником тому оказался не кто иной, как Роман Григорьевич — это ему, вышедшему прогуляться на палубу, в глаз попал уголёк.
Он
— Удальцев, будьте добры, посмотрите, что у меня там? Не то я просто умру, честное слово!
И хотя Тит Ардалионович ещё оставался немного обиженным, смерти своего безмерно уважаемого начальника он не хотел. И не допустил, спасибо нянюшке Агафье за науку! С неожиданной сноровкой вывернул веко, и легко извлёк из-под него чёрную острую соринку. К слову, няня Агафья проделывала то же самое при помощи собственного языка, но Тит Ардалионович постеснялся и обошёлся кончиком платка. На нём он и предъявил Ивенскому свою «добычу».
— Надо же! — восхитился тот, и уголёк зачем-то разгрыз. А потом пожаловался. — Всё равно колет. Вы уверены, что там больше ничего нет?
— Ничего, — заверил доморощенный лекарь. — Просто вы уже натёрли… ладно, давайте ещё раз взгляну, вдруг и правда не заметил?
Ох, лучше бы ему не смотреть, лучше бы Роману Григорьевичу потерпеть — через час другой само бы прошло. Потому что никаких соринок Удальцев больше не обнаружил. Нет, он заметил ДРУГОЕ!
Иллюминатора в третьем классе не имелось, дневное освещение заменяла большая каплевидная лампа, наполненная голубоватым магическим огнём («Заметьте, это совершено безопасно в пожарном отношении!» — специально подчеркнул капитан, показывая им каюту). И не то удивительно, что Тит Ардалионович увидел эту самую лампу в покрасневшем глазу его высокоблагородия — он вообще был наблюдательным юношей, а то, что отражение вышло ПЕРЕВЁРНУТЫМ!
От ужаса несчастный Удальцев застыл на месте, не в силах вымолвить ни слова. Вид у него сделался, будто увидел… нет, не привидение, уж этого-то добра он насмотрелся достаточно, чтобы не впадать в оцепенение. Скорее уж, чёрную гончую, или ещё что похуже.
И тут только Ивенский сообразил, какую ужасную допустил оплошность!
— Вы только не подумайте, хвоста у меня нет! — выпал он панически. Секунду поколебался, выбирая, какой из двух вариантов нанесёт меньший ущерб его достоинству: если Удальцев получит наглядное подтверждение его слов, или если останется в сомнениях? Наконец, решился. — Хотите, покажу?
— Не надо! — простонал Удальцев (бедный, ведь он так боялся именно ведьмаков!) — В смысле, не дверь запирать, а показывать не надо, я верю… Роман Григорьевич, ну как же так?! — нужно было что-то сказать, а в голову ничего умного не приходило.
— Вот так! — беспомощно развёл руками Ивенский. — Я сам только недавно узнал, представляете, каким это стало для меня ударом!
Тит Ардалионович представил и побледнел.
— Ах! Когда же это случилось?
— В тот самый день, когда я имел беседу с пальмирским колдуном по имени Ворон, помните? Это он мне открыл, кто я есть.
— Точно! Вы тогда всё расспрашивали меня о ведьмаках, а я гадал, к чему бы? Что ж вы сразу-то всё не рассказали? — вскричал Удальцев с упрёком, можно подумать, Роман Григорьевич состоял у него в подчинении и обязан был перед ним отчитываться!
— Постеснялся, — пояснил Ивенский, и Тит Ардалионович густо покраснел. Ещё бы бедному Роману Григорьевичу не застесняться, после всего того, что он ему наговорил о ведьмаках: про то, что у них «под одёжей», про зловредную натуру, вытравленные посевы, серых волков и прочие страсти… Что?!!
Новая мысль — та, что уже не раз приходила на ум самому Ивенскому, яркой молнией вспыхнула в голове Тита Ардалионовича, заставив забыть и о страхах своих, и о раскаяниях. Серый волк, непременный помощник народного героя! Вот оно!
— Роман Григорьевич, — замирающим от волнения голосом выговорил он. Вы умеете ОБОРАЧИВАТЬСЯ?
— Нет, конечно! — быстро ответил тот. — Никогда не пробовал! — и добавил невпопад. — И потом, я же в костюме!
— Снимайте! — с азартом распорядился Удальцев, и для пущей убедительности лихо, как казак шашкой, взмахнул рукой. — Пробовать будем!
От такого его напора вид у Романа Григорьевича сделался едва ли не испуганным.
— Что, прямо здесь? На корабле?
— А чего тянуть? Вдруг это ваша историческая миссия — выступить в роли серого волка? А вы даже оборачиваться не умеете. Надо учиться пока ещё есть время!
Ивенский медлил. С одной стороны, он даже готов был с Удальцевым согласиться, но с другой…
— Насколько я помню, историческая миссия серого волка заключалась в том, что он состоял при Иване-царевиче кем-то вроде ездовой скотины. Вы же не рассчитываете, что я стану возить Листунова на себе? Не много ли ему будет чести?
— Ах, вы не понимаете! — Тит Ардалионович был так увлечён своей идеей, что окончательно позабыл о субординации и прочих условностях. — Личность серого волка в нашем случае имеет не практическое, а ритуальное, я бы даже сказал, сакральное значение! Так что не будем терять время, а то скоро и Листунов вернётся, и вообще…
Последнее замечание оказалось решающим. В самом деле, не станешь же устраивать такие рискованные эксперименты вчуже?
— А, была не была! — воскликнул Роман Григорьевич отчаянно и сбросил костюм. Дальше на очереди было бельё, но тут его решимость несколько поиссякла. — Только до конца я раздеваться не буду.