Опасная красота. Поцелуи Иуды

Юраш Кристина

Какую часть тела он отрежет у меня?

Какую, о господи?

— Тихо-тихо! Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Просто хочу поговорить. Сейчас я отпущу тебя, а ты… Обещай, что не будешь кричать, ладно?

Голос показался знакомым, но очень смутно. Я промычала нечто утвердительное, а в следующую секунду этот человек меня отпустил.

Первое, что мне бросилось в глаза — синяя куртка на меху и мешковатые штаны. Тех, кто жил в Поселениях, всегда можно было узнать именно по одежде, которую они шили себе сами. У них не было формы, как в тюрьме, но некий единый стиль угадывался.

Это

всегда были очень простые, мешковатые вещи из грубых, словно обесцвеченных тканей.

Потому узнать в этом вылинявшем обритом человеке, одетом словно с чужого плеча, весьма импозантного и стильного мужчину с длинными волосами, перетянутыми кожаным шнурком, который в клубе «Малиновый вихрь» когда-то так давно, точно это было в прошлой жизни, хотел заказать мне приват, было сложно.

И жутко.

Да, это был именно он — Дейвис Шеринг, на которого Коул Тернер публично наложил епитимью за измену жене. Это был именно он, и левый рукав его уродской куртки заканчивался пустотой.

— Что вы делаете? — прошептала я, прижавшись стенке лифта — я не знала, чего от него ожидать. — Вам нельзя находиться здесь!

— Да, нельзя, — согласился Шеринг. — Иногда в город выпускают, но только днем. А с десяти вечера в Поселении комендантский час… Но я уверен — желание — тысяча возможностей, а нежелание — тысяча причин, поэтому я здесь… Правда, такая удача едва ли выпадет в ближайшее время. Не удивляйся, что я знаю, где живешь — я следил за тобой, когда ты возвращалась с работы домой. Вот только имени не знаю, прости…

Он выглядел вполне адекватным, говорил спокойно, без гнева или злости, а поэтому я чуть-чуть расслабилась.

— Моника. Меня зовут Моника. Что вам от меня нужно, Дейвис?

— Дочь, — ответил Шеринг и горько усмехнулся. — Мой маленький воробышек, которого я люблю больше всей своей жизни!

— Не понимаю… — нахмурилась я.

Наверное, рано я все-таки обрадовалась, что он адекватен…

— Хочешь, я скажу, в чем самое худшее наказание для меня? Не идиотская епитимья, не вот это, — подняв левую руку, заканчивающуюся перебинтованной культей, мужчина приблизился, а я, наоборот, еще сильнее вжалась в стенку лифта. — Не то, что меня отправили в Поселение сроком на три года! В долбанутый промтоварный отдел, продавать поселенцам эти страхолюдные рубахи и штаны, уродское нижнее белье! Не это! А то, что мне запретили видеть семью! Десять лет! На жену наплевать — в этой тупой суке тепла было не больше, чем в мороженой рыбе! Но дочка — мой чудесный смешной воробышек… Я не смогу жить без нее! Они даже ее фотографию взять с собой запретили! Ты себе это представляешь?

— Не понимаю, чем могу вам помочь я… — я покачала головой, потрясенная его эмоциями и тем, как сорвался голос Шеринга, когда он заговорил о дочке.

— Семьи тех, кто идет по статье “Преступление против морали и нравственности”, обычно переселяют. Я не знаю, куда их перевезли, а это значит, не увижу Эбби десять лет. Десять чертовых лет, Моника! Моей дочери будет шестнадцать, когда я снова смогу увидеть ее, — глухо прошептал мужчина, качая головой, как будто не в силах принять это и осознать, а потом вдруг с горячностью схватил меня за кисть и прошептал. — Офицер Гурович! Эта жирная самодовольная корова — Анежка Гурович! Она занимается переселением семей преступников. Эта информация должна храниться у нее, я уверен!

— Нет… — я замотала головой, но вырвать свою руку у этого несчастного человека мне не хватило духа. — Это невозможно…

— Я клянусь, что не подойду к Эбби! Я просто иногда буду смотреть на нее… издали. Изредка, когда выдастся вот такая возможность! Я обещаю, что не подойду к ней! Но я должен… должен знать, что всегда смогу ее увидеть. Просто увидеть, понимаешь? У тебя нет детей? Ты не знаешь, что это такое. Я прошу тебя, Моника, — Дейвис старался говорить спокойно, но было видно, что он едва сдерживается. — Умоляю… узнай, где теперь живет моя дочь! Узнай, иначе я просто не выживу…

Я бормотала и бормотала одно и то же: “Это невозможно, вы просите меня о невозможном”, но в его глазах было столько надежды…

Целый океан надежды.

Я замолчала.

— Вот смотри! Очень редкая, необыкновенная вещица! Не думал, что они вообще остались… Но, как оказалось, Поселение — это не такое уж и простое место. Время там как будто замедлилось. Да, там много тяжелого, отвратительного и гнетущего, но встречаются и вот такие чудеса!

Шеринг протянул кулак, бережно раскрыл его, и я с отвращением увидела на его ладони какой-то склизкий черный комок, дрожащий, как желе.

— Это Ключ от всех дверей, — чуть ли не со священным трепетом произнес мужчина. — Тебе нужно просто затолкать его в замочную скважину, и он откроет для тебя любую дверь! Я уверен — новый адрес, по которому теперь проживают мои жена и дочь, где-то у Гурович в кабинете. Хранится в какой-нибудь долбаной папочке вместе с моим досье, в котором описывается сколько раз и в каких позах я кого трахал. Понимаю, что я для тебя совершенно чужой человек и тебе нет смысла рисковать ради меня, но… У тебя очень ранимые, мягкие глаза. Я это еще в «Вихре» заметил. Ты не похожа на стриптизершу или проститутку. Ты похожа на ангела… А ангелы помогают тем, кто в них нуждается…

Я открыла было рот, чтобы твердо сказать “Нет!”, но, по мере того, как Шеринг говорил, решимость моя ослабевала. Когда же он назвал меня так, как однажды назвал Коул Тернер, я поняла, что не смогу этого сделать.

Мне было страшно. Вдвойне страшно, потому что однажды я уже совершила нечто подобное…

Но я взяла. Взяла этот противный склизкий комок с его ладони, и Дейвис Шеринг, совершенно чужой мне человек, тихо сказал “Завтрашний дежурный не смотрит на пропуска — можно показать ему любую бумажку. Спасибо…”.

Двери разъехались и он, как призрак, растворился в мягком полумраке лестничной клетки, а лифт поехал вверх. На мой десятый этаж.

Открыв дверь ключом, и проверив бабушку, я проскользнула в свою комнату и тут же почувствовала сладкий благоухающий запах.

На полу рядом с моей кроватью стояла огромная корзина белых роз с красной каймой.

Подумав об одном мужчине с холодными синими глазами, который уж точно не мог мне их прислать, я достала карточку и прочла то, что там было написано.