Опасное наследство
Шрифт:
— Брат, ты женат на дочери короля. Ты хоть это понимаешь?
— Кейт об этом ничего не известно. Я не рассказываю ей о своих делах, а моя преданность не подлежит сомнению. Но я отклонился от темы. Генрих Тюдор опять говорил о своем желании взять в жены нашу сестру Мод.
— Мод? Но наш отец много лет назад запретил ему и думать об этом.
— Так-то оно так. Но сам понимаешь: если Генрих теперь снова возвращается к этому вопросу, то естественно предположить, что он верит в возможный брак короля и Елизаветы и вынужден теперь искать себе новую невесту. Пусть в жилах Мод и не течет королевская кровь,
— Мы не должны ввязываться в такие дела! — рявкнул Ричард. — Надеюсь, твоя мать уничтожила письмо?
— Она его сожгла. Но знаешь, она была немного расстроена. Оказывается, перед смертью отец говорил, что, пожалуй, напрасно возражал против обручения, а она никогда не шла против его воли. Не переживай, я объяснил ей, что брак Мод с Генрихом Тюдором равносилен измене.
— Это точно. И кстати, в такое неспокойное время любая переписка с ним тоже будет считаться изменой.
— Я тебя понял. Думаешь, Ричард и впрямь может жениться на племяннице?
— Не знаю. Уж очень громко люди возражают. Но мне сказали, что он полон решимости. Он больше не ложится в одну постель с женой по очевидным причинам, а если верить лондонским слухам, то просто оставил бедняжку умирать. Говорят, он недоволен тем, что она не способна родить ему еще одного ребенка, и выражает убеждение, что долго она не протянет. Некоторые говорят, что он ждет не дождется ее смерти.
Кейт не могла в это поверить. Перед ее мысленным взором возникли отец и Анна, когда они еще жили в Миддлхеме, — любящая и счастливая пара. Нет, невозможно, чтобы ее муж и деверь говорили о тех же самых людях. Она помнила, что между королем и королевой наступило некоторое охлаждение, но даже это плохо согласовывалось с теми обвинениями, которые она сейчас услышала в адрес Ричарда. Нет, ее отец никак не может быть таким жестоким и бездушным, он совершенно другой. А негодяи и глупцы, как всегда, готовы верить в худшее!
Не в силах больше подслушивать, Кейт на цыпочках отошла от занавеса, поспешила наверх, легла в постель и принялась плакать в подушку. Вскоре появился Уильям. Он заметил слезы на щеках жены. Но, будучи человеком равнодушным и лишенным воображения, не стал задаваться вопросом, что ее расстроило.
Катерина
Июнь — июль 1561 года; Гринвич-Палас; Савойская больница, [66] Лондон; Уонстед и Больё, Эссекс
66
Савойский дворец, некогда принадлежавший Джону Гонту, был уничтожен в ходе крестьянского восстания 1381 года, а впоследствии восстановлен и превращен королем Генрихом VII в больницу для бедных и нуждающихся.
Да поможет мне Бог. Теперь я точно знаю, что беременна, и, наверное, уже давно, потому что крови у меня кончились окончательно, а живот все больше округляется. И вскоре после того печального дня, когда у меня состоялось скорбное прощание с Недом и его высокая, стройная фигура исчезла в утреннем тумане, мне приходится просить Эллен все туже зашнуровывать мой корсаж.
— Бога ради, леди Катерина! — восклицает она, когда
— Ему это никак не повредило, — заявляю я, скрежеща зубами и стараясь еще больше подобрать живот. — Он впервые шевельнулся неделю назад и с тех пор так и кувыркается, не переставая. Может быть, он шевелился и раньше, но я думала, что у меня несварение желудка.
— Так это не может продолжаться, — предупреждает старая нянька, в отчаянии покачивая головой. — Идите к королеве. Сознайтесь во всем. Она ничего не сделает беременной женщине.
— А что будет, когда ребенок родится? — Меня трясет от страха при этой мысли. Женщины, которые получают помилование по беременности, после рождения ребенка могут быть казнены.
— Не знаю, — признает госпожа Эллен, глядя на меня взволнованным взглядом.
— У меня нет выбора. Я должна как можно дольше скрывать свое состояние, а потом сказаться больной и, когда скрывать дальше будет уже невозможно, попросить разрешения покинуть двор.
Это не единственная моя насущная забота. Наступает день моей встречи с секретарем Сесилом. Встреча назначена по моей просьбе, потому что мне не было выплачено содержание. Вопрос решается быстро и к моему удовольствию, но я все время чувствую на себе недоуменные взгляды сэра Уильяма, а когда деловой разговор заканчивается, он откидывается на спинку стула, складывает руки на животе и смотрит на меня равнодушным взглядом.
— Леди Катерина, — начинает Сесил, — я, и не только я один, замечаю, что вы питаете некоторое расположение к милорду Хартфорду.
— Я действительно испытываю к нему расположение, сэр, потому что он брат покойной леди Джейн Сеймур, которую я все еще оплакиваю. Мы все трое были добрыми друзьями.
— «Друзья» — я бы не использовал это слово для описания того, о чем мне докладывают, — говорит он. — Мне сообщают, что между вами несколько иные отношения. Да что говорить, ваша фамильярность с графом стала уже предметом разговоров, и я должен вас предупредить: было бы глупо продолжать эти отношения без разрешения ее величества. Вы продолжаете утверждать, что между вами ничего нет?
— Ничего такого, чего я могла бы стыдиться, — отвечаю я, жалея, что в прошлом году сэр Уильям не выражался с такой же ясностью, а пытался завоевать наше доверие предложением своей ложной дружбы.
— Значит, что-то все же есть. — Сесил смотрит на меня добрыми глазами, явно вызывая на откровенность. — Миледи, если есть что-то такое, в чем вы хотели бы исповедоваться королеве, я умоляю вас сделать это сейчас, отдать себя ее милосердию. Я говорю это как ваш друг.
— Уверяю вас, сэр, мне не в чем исповедоваться, — гну свое я.
— А если вдруг все-таки есть, то я бы посоветовал вам избегать подобной фамильярности в будущем, — говорит Сесил.
— В этом не будет необходимости, — заявляю я.
— Естественно. Ведь лорд Хартфорд во Франции, — вкрадчиво говорит секретарь. — Заверяю вас, его миссия там вызвана государственной необходимостью.
Услышав это, я понимаю, что Неда отправили туда специально, чтобы разлучить со мной. Возможно, королева знает все, а то, что происходит, — это заговор с целью опозорить и дискредитировать меня.