Опасное наследство
Шрифт:
— От души благодарю вас, мой добрый сэр Эдвард, — говорю я. — Но хотя у меня и есть кое-какие собственные деньги, я сижу здесь под замком и не знаю, как получить к ним доступ.
— Это, без сомнения, можно поручить Тайному совету, — объясняет лейтенант. — Они все устроят. Вы хотите, чтобы я обратился к ним с этой просьбой?
— Да, конечно! — восклицаю я, одержимая желанием выбраться из этой жалкой камеры: здесь не место для моего ребенка, для моего маленького принца, как я уже про себя его называю. Переселиться в дом к сэру Эдварду! Там содержится Нед. Мы будем рядом.
— Посмотрим, что скажет ее величество, —
— Сэр Эдвард! — окликаю я его, когда он собирается уходить. — А мой муж знает о том, что у него родился сын?
— Знает, миледи. Я сам сообщил ему эту хорошую новость, и он тут же отразил это в своей Библии, добавив молитву, в которой умоляет Господа благословить вашего ребенка и подвигнуть королеву к состраданию.
— А он обрадовался, узнав, что стал отцом?
На этот раз сэр Эдвард тщательно обдумывает ответ:
— Я уверен, что внутренне милорд почувствовал радость. Но он выглядел несколько угнетенным, видимо, потому, что не может увидеть вас и ребенка. И еще он заметил, что в делах человеческих ни в чем нельзя быть уверенным.
— Странные слова по случаю рождения сына.
— Все, конечно, определяется обстоятельствами, — мудро замечает лейтенант.
Почему Нед угнетен? Слезы сами по себе наворачиваются мне на глаза. Я лежу, размышляя об этом. Потом беру малыша и крепко прижимаю к груди; дивлюсь его мягкой, нежной коже, покрытой пушком голове, губкам, похожим на бутоны роз, и молочно-голубым глазкам. Ну неужели кто-то может желать вреда такому очаровательному беззащитному существу? Да наоборот, все королевство должно радоваться рождению такого принца! Это та благодать, которую королева Елизавета не даровала своему народу.
Но неожиданно внутри у меня все холодеет. Страшная мысль приходит мне в голову: если я хочу защитить ребенка, то должна отдавать себе отчет в том, что есть люди, которые будут смотреть на моего сына как на опасного соперника, каким бы маленьким тот ни был. Точно так же воспринимал Ричард своих племянников, хотя они были всего лишь детьми. Пусть я и не в силах поверить, что королева смогла бы вынашивать хоть одну враждебную мысль против этого крошечного существа, если бы хоть раз увидела его, не стоит забывать: мы оба — ее пленники и содержимся в Тауэре. Что, если малыша отберут у меня? Что, если я больше никогда не увижу сына и до меня будут доходить только слухи о его судьбе? Подобные примеры уже известны в истории; ужас охватывает меня, когда я думаю, что это может случиться и со мной. Меня не отпускают мысли о судьбе принцев. Мне отчаянно хочется узнать, избежали ли они смерти в Тауэре, как верила в это Катерина Плантагенет. Может быть, она жива до сих пор? Маловероятно. Ведь если в 1487 году она писала взрослым почерком, то теперь должна быть совсем древней старухой.
Меня одолевает дремота, и мне снится Катерина Плантагенет, чего не случалось вот уже много лет. Во сне я вижу темноволосую девушку в синем платье — ту самую, чей портрет висел в старом крыле Байнардс-Касла. Я знаю, что это она — дочь короля, молодая и красивая леди. Девушка словно бы опять тянется ко мне, что-то говорит, но я не могу разобрать слова. Она просит меня о чем-то, как и прежде…
Внезапно я просыпаюсь. Сон был необыкновенно реальный, такое чувство, будто бы все происходило наяву. Стоит ночь, за окном высоко в небе я вижу луну. Вокруг тишина.
И
Я в ужасе съеживаюсь под одеялом. Я так надеялась, что раньше эти крики мне снились, но теперь я точно не сплю. Лает собака. Неужели пес тоже слышал эти голоса? И вот опять: «Помоги мне! Помоги нам!» Снова лает собака. Потом наступает тишина.
Я высовываю голову из-под одеяла, потом сажусь, опасливо оглядываюсь. Все вокруг кажется обычным. Вправду ли я слышала эти голоса? Или заботы и тревоги настолько одолели меня, что разыгралось мое воображение?
Наконец я засыпаю, а утром решаю, что это был не сон.
Лейтенант вновь приходит проведать меня. Мы долго восхищаемся малышом, а затем я спрашиваю:
— Сэр Эдвард, вы верите, что принцы были убиты в Тауэре много лет назад?
Несколько мгновений он смотрит на меня смущенным взглядом, и я понимаю, что даже сегодня говорить о тех делах не очень благоразумно. Потому что если принцы остались живы, то Тюдоры могут быть объявлены узурпаторами. Когда я думаю в связи с этим о королеве Елизавете, у меня поднимается настроение. Но сомнения сэра Эдварда — если у него таковые были — быстро проходят.
— Я и сам часто об этом думал, — признается он. — По правде говоря, меня этот предмет очень интересует, миледи, и уже много лет. Я знаю, весь мир считает, что принцев убили, но ведь тела их так и не были найдены. Хорошо известно, что король Генрих Седьмой приказал тщательно обыскать весь Тауэр. И не один раз. Однако никакого результата эти поиски не дали. А без тел нет и доказательств. И тем не менее абсолютно все историки сходятся на том, что мальчиков по приказу короля Ричарда убил сэр Джеймс Тиррел.
Тиррел! Опять эта фамилия. Теперь я вспомнила. Я читала об этом человеке в сочинении Вергилия — там было написано, что он убил принцев, в надежде получить от Ричарда достойное вознаграждение. Но я уверена, что встречала эту фамилию и где-то еще.
— А известно, как именно принцы были убиты? — интересуюсь я.
— Ну, наверняка этого никто не знает, но предположения высказывались. Одни говорят, что несчастных детей якобы закололи мечами, другие — что их задушили или даже утопили в вине, как герцога Кларенса. Чего только не придумают: утверждают, что сыновья Эдуарда были отравлены, замурованы или похоронены заживо. Знаете, миледи, я читал в одной книге, что их тела упрятали в сундук, погрузили его на корабль и увезли вниз по Темзе в устье реки, где и сбросили за борт. Это вроде бы объясняет, почему трупы так никогда и не были найдены в Тауэре. Но я часто думаю: а не был ли пущен этот слух специально для того, чтобы убедить людей в смерти принцев?
Я признаюсь, что тоже читала эту историю в популярных хрониках.
— Мне любопытно, миледи, почему вы этим интересуетесь, — говорит сэр Эдвард. — Такая мрачная тема вовсе не для благородной дамы.
Я борюсь с собой, не зная, показать ли лейтенанту записки, которые храню тайком. Никакого вреда от этого наверняка не будет, а сэр Эдвард сказал, что его давно волнует эта тема. Я вдруг понимаю, что мы с ним успели подружиться. Я знаю, что, несмотря на свою должность, он добрый человек. К тому же мне хочется отвлечься: нельзя же все время обсуждать причины, по которым я сама оказалась в Тауэре.