Опасный танец втроем
Шрифт:
– У меня?
– А у кого же? – Он устало прислонился к стойке виском. – Я, конечно, рад тебя видеть, но ведь не просто же так ты вызвала меня сюда, да еще и в такое время?
– Не просто так, – согласилась Маша. – Только случилось не у меня. И не у тебя, возможно, тоже, но я все-таки решила, что тебя необходимо предупредить. Я сегодня на работе ухватила очень интересненький разговорчик. И пусть информации у меня немного, но зато она очень красноречивая. – Тут она рассказала ему о вынесенном несколько часов назад приговоре и принялась подробно описывать тех, от кого она это услышала.
– Машка… – ахнул он, не дослушав и меняясь в лице. – Так это где ж ты работаешь, что бываешь в таких компаниях да в ночное время?!!
– В ресторане. Официанткой. А вот за то, что
– Ладно, согласен. – Он перевел дыхание. – Прости, конечно. Но посуди сама: а что я должен был подумать? Ты же поступила в институт, сейчас должна была его уже окончить, и быть солидной и строгой дамой-специалистом. А что я вместо этого вижу? Куклу Барби, яркую, броскую, да еще и работающую по ночам. Да вдобавок ко всему еще и в блондинку перекрасилась.
– А что мне, по-твоему, не идет? – Маша кокетливо поправила локоны. Потом, продолжая покачиваться на качелях, вытянула свои стройные ножки, затянутые в капрон.
– Идет, – ответил Глеб. – Очень. Только я ожидал увидеть тебя совсем другой.
– Я тоже, – откинувшись чуть назад, Маша еще раз оглядела Глеба. – Думала, что ко мне сейчас придет бравый офицер полиции в красивом мундире.
– Ну да. Тогда раньше надо было звонить. Потому что из полиции я недавно ушел.
– Вот те раз! Тогда чем же ты мог помешать этим, из ресторана? Если, конечно, это они тебя имели в виду, говоря про «убрать и закопать»?
– Меня, – кивнул Глеб. – А называют они себя свирелевцами. По фамилии своего первого главаря, ну и еще была у них там одна судьбоносная история, я сейчас не буду вдаваться в подробности.
– Ладно, пусть будет сверелевцам. Но чем ты теперь-то умудрился им не угодить? Мирный, гражданский? Да еще в таких масштабах, что они захотели от тебя избавиться насовсем?
– О-о-о, это особая история. У нас с ними свои счеты, я и из органов-то уволился именно из-за них.
– Это как? – Поскольку качели были двухместные, Маша кивнула Глебу на соседнее креслице. – Ну-ка, садись, рассказывай. Не бойся, качели не сломаем: тут на них уже такие дяди качались, что нам с тобой вдвоем одного не перевесить.
– Нет, Маш, ничего рассказывать я не буду. Незачем тебе это знать, да и вообще, держись ты от этой компании подальше.
– Вакантов, имей совесть! Имею я право хоть кончик носа сунуть в твои дела после того, как предупредила об опасности?
– Ну, сообщила ты мне не новость. Я знал, на что иду, с самого начала. И с кем связываюсь, и на что они способны. Так что, Маш, спасибо, конечно, что не осталась в стороне, но не было необходимости мне звонить. И вообще, ты лучше сотри мой номер.
– Ничего себе, заявочки! А как же я тогда узнаю, если они и в самом деле тебя убьют? Хоть цветочков тебе принести… – Маша посмотрела на него, мрачного, серьезного, усталого, и вдруг поняла, что ее шуточки здесь совсем неуместны. И спросила уже серьезно: – Глеб, у тебя хоть есть теперь где переночевать? Ведь тебе уже нельзя возвращаться в то место, где ты жил еще вчера, потому что там тебя, похоже, вычислили. И если тебе больше некуда, то пойдем ко мне. Мамулю можешь не стесняться, она давно уже махнула рукой на все, что со мной связано. И вообще, она скоро должна на работу уйти.
– Машка, да ты что, не поняла, что я тебе сейчас сказал? Что со мной опасно дело иметь. Так что, даже если бы мне вообще было негде кости бросить, к тебе бы я все равно не пошел.
– Я же сама тебя приглашаю.
– Не понимая, на что подписываешься.
– Ну так расскажи, чтобы я это понимала.
– Да, Саратова, от тебя так просто не отвяжешься, – сдаваясь, он все-таки устало присел на качели. Потом спохватился: – Или ты уже поменяла фамилию?
– Куда уж там! – Маша картинно вздохнула. – По маминым словам, меня замуж вообще никто не возьмет. Так что, возможно, и хоронить меня, старушку, будут под старой же фамилией. Кстати, а у тебя как дела на личном фронте?
– Аналогично. Ладно, давай вернемся к тому, с чего начали. Еще по долгу службы я с моим напарником взялся расследовать дело об угоне
– Нет. Поскольку я теперь блондинка, то некоторые вещи доходят до меня не с первого раза. Например, как ты сейчас вообще живешь? Где, на что?
– Саратова, а ты все та же липучка! На что? Периодически подрабатываю, квартиру продал – все равно мне там нельзя больше появляться. Да и долго ли я мог бы еще ею пользоваться – тоже вопрос. Где – это отдельная песня. Скажем так, кочую. Ну а как? Да почти как обычно, только чуть осторожнее, чем прежде. Никто еще, если ты заметила, за мной по пятам с пистолетом не ходит, ожидая, когда я подставлю затылок. Машину мне заминируют? Так я ее бросил давно. И вообще, сам факт того, что меня приговорили, для меня мало что значит. Можно утешиться тем, что ежедневно таким же образом в мире приговариваются десятки людей, но все-таки далеко не каждый из них оказывается мертв. Так что, по большому счету, я рискую не больше, чем какой-нибудь политик или банкир. Или даже меньше: пусть у тех есть охрана, зато они, как люди публичные, и в поступках своих предсказуемее, чем я, и в толпе заметнее издали.
– Так что ты меня-то тогда запугиваешь? – возмутилась Маша. – Опасно с тобой и прочее? Сгущаешь тут краски для окружающих.
– Я знаю, чем рискую, и к этому готов. Но никого в это впутывать не намерен. Вспомни, что я тебе рассказал о своем напарнике, Генке. Больше к этому мне нечего добавить.
– Ладно, – сдалась Маша. – Серьезный у нас с тобой разговор получился. Такой лучше было бы вести на ясную голову, а не после того, как отработана ночь. Так что я его еще обдумаю на досуге. А телефон твой даже и не подумаю стирать, и не проси. Мало ли, вдруг мне снова что-то потребуется срочно тебе сообщить?