Опасный вкус
Шрифт:
– Потом увидела людей, что карабкались наверх, не уступая в своих возможностях Питеру Паркеру. Не знаю с чего я решила, что там безопасно, наверное, потому что они игнорировали парадный вход и двери.
– Дом уже был укреплен?
Я покачала головой, а потом пожала плечами. Понимаю его недоумение. Я первое время задавалась тем же вопросом, а много позже узнав что Джейк - вампир, все встало на свои места.
– Так я попала туда.
Он смог укрепить здание в мгновение ока, завалить этажи мебелью, заблокировать лифт, только про цепь я его не спросила, откуда он
**Глава 15**
– Теперь моя очередь спрашивать?
Раф кивает, не сводя с нее задумчивого взгляда. Если ему не изменяет память, то они были в той части Нью-Йорка. Прошли мимо занесенной первым снегом аллее, а Алекс даже бровью не повела, не притормозила и не подала виду что есть что-то рядом, что волнует ее.
За это время она могла смириться, но Раф видит темно-зеленые глаза, как будто превратившиеся в красочный калейдоскоп от набежавших на них слез.
– Ты была очень близка с отцом?
Раф нарушает им же самим установленные правила, задает вопросы один за другим, желая знать о ней все, понять ее феномен:почему она стала такой?
– Да. Он был самым лучшим, - она улыбнулась чему-то своему, - заботливым и умным. Он любил меня.
– А мама?
Алекс ведет плечами, свет в ее глазах пропадает и она слегка пожимает губами. По этому жесту становится понятно, что с мамой отношения у нее были не самыми теплыми.
– Мама тоже.
Помнит ли Раф своих родителей? Да. Очень хорошо. Анна и Джон любили всех своих детей.
– Расскажи мне о своих родителях?
Алекс словно подслушала его мысли, но на самом деле этот вопрос был более-менее предсказуем.
Ему и сейчас больно вспоминать тот момент, когда он вернулся домой. Отец и мать ждали его, встречали, как героя войны. Он уже был вампиром и родители сразу почувствовали это. Мама с первого взгляда уловила в нем другую сущность.
Он и сейчас не знает, как она поняла это. Ведь внешне он остался прежним.
Анна замерла, стояла и смотрела на него с каким-то напряжением, не спешила подходить и обнимать, так и держала зажатые в руках цветы - садовые ромашки. Перрон пестрел гвоздиками и розами, ветками сирени и яблони, а она достала ромашки.
Рафаэль не сразу заметил ее оторопь, отвечая на крепкие объятия отца. Джон плакал и шептал молитву, благодарил Бога, что сын возвратился домой целым и невредимым, проклинал тот день, когда что-то упустил и вырастил своих сыновей такими.
Он ничего не упустил. Они не были трусами. Раф так и не нашел их тел. Они так и числятся без вести пропавшими.
Теплый ветер мая шевелил тронутые сединой темные кудри. Вокруг звучал смех, радостные восклицания, рыдания, в которых слышались счастье и облегчение.
Но только мама была неподвижна. Она смотрела на него, а он на нее, не обращая внимание на похлопывание отца по спине, на его слезы у него на плече. Он смотрел в ее лицо и видел испуг, нерешительность, а потом и вовсе страх.
Он вернулся не домой, а в Америку, что в свое время совсем не радостно распахнула объятия перед всеми кто бежал из Европы, перед теми кто сразу понял, что евреям в новом, стремительно образовывающемся государстве не будет места.
Рафаэль же благодарил Бога за то, что тот вложил в головы отца и матери правильные мысли, за их прозорливость и решительность, живущую в их сердцах.
Благодаря этому они остались в живых.
– Боже мой, - проговорила Алекс с какой-то тревогой, - сколько же тебе лет?
Он было заподозрил в ее вопросе скрытую насмешку, но Алекс не спрашивала, а размышляла вслух. Девушка продолжила почти тотчас же:
– А остальные братья? Они вернулись? Вы встретились потом?
В ее голосе слышалась надежда.
Алекс много спрашивала его, забыв про условия и договоренности.
Чем занималась его семья до войны? Какими были его родители? А братья? Где они жили? Сколько их было? Алекс цеплялась за каждый случай, сыпала вопросами и просила не вредничать, а рассказать ей все. Ей было интересно все, а он махнул рукой, просто говорил, окунувшись в свои воспоминания.
– Нет.
Раф единственный из трех братьев, что остался в живых. Габриэль и Даниэль, ушедшие в пехоту, так и не вернулись, сгинув тремя годами ранее где-то на территории Франции и Венгрии.
– Я искал, но так и не нашел их. Их нет среди погибших, так и числятся без вести пропавшими.
– А лагеря?
– Немцы не были так дотошны со списками людей. Их больше волновали наши несметные сокровища.
Он не смог скрыть горькую усмешку, а Алекс... Она отвернулась на мгновение, быстро облизывая губы. Нервно. Она качала головой, и хотел бы он знать о чем она думает, однако не спешил спрашивать. Это неприятная тема. Он был в тех местах во время войны и много раз после. В тех бараках уже не живут, но там? еще ощущается присутствие смерти, страха и надежды.
– Извини меня за мою дотошность и за неприятные воспоминания.
– Алекс прижимается лбом к его плечу, слегка потеревшись об него.
– Ты интересно рассказываешь, красочно, я хорошо представляю то время и как будто хожу следом за тобой или вместе с тобой.
Она давно перекатилась на живот и теперь смотрит на него, подперев голову руками.
– Почему человеческая кровь, а не животных или существ?
Раф кивнул. Он оценил ее попытку уйти от грустной темы, также как и извиняющийся жест. Один - один. Он забрал ее воспоминания, а она - его. Но только его черед говорить и спрашивать, больше - взывать к благоразумию и просить.
– Алекс, ты превысила свою квоту и я уже достаточно много рассказал о себе. Теперь твой черед.
Ему достается весьма продолжительный, укоряющий взгляд. Он так и говорит, что Рафаэль зануда. Рафаэль тихо усмехается, вспомнив это оскорбление, но вместо этого девушка произносит:
– А ничего, что до этого ты делал тоже самое?
– Ничего.
Она нравится ему и поцелуй действительно все изменил. Не усложнил, просто трудно объяснить ощущение, когда ты чувствуешь, что она - твоя, но умом понимаешь - чужая женщина.