Опавшие листья
Шрифт:
После бала в собрании было бурное объяснение. Наташа со всем пылом молодости напала на Федю, упрекала его, говорила, что он опустился, стал "как все", что он вел себя позорно.
Федя, пунцовый, застигнутый врасплох, молчал, сзади молча шагал Николай Федорович.
— Почему же, Наталья Николаевна, — наконец сказал Федя, не поднимавший глаз от земли, — вы полагали, что я не такой, как все? Именно я самый заурядный, самый обыкновенный офицер Линейного батальона, такой же, как Лединг и Фармазонов.
—
— Почему?.. — спросил Федя.
— Почему?.. Почему?.. Вы, как ребенок, затвердили одно: почему… да почему… А просто — потому… Вот вам мой ответ. Потому что я так хочу… Я… я… я… И вы, сударь, должны исполнять мои желания.
— Ну уж, Наташа, — сказал Николай Федорович, — ты, кажется, через край хватила… Федор Михайлович может делать, отличное дело, все, что ему угодно…
— Нет, папчик… Ну, ты-то как этого не понимаешь!? У него нет матери и кто же побранит его, если не я?.. И вот что, сударь, — обращаясь к Феде, сказала Наташа, — теперь первая неделя Великого поста. Потрудитесь-ка отговеть вместе со мною. И потрудитесь дать мне слово, что больше никогда, никогда вы не изволите пить водку и водить компанию с господами Бирюковыми, Фармазоновыми, Ледингами и Вассонами. Не для вас они! Предоставьте им без вас спиваться с круга…
Федя говел. Он искренно, со слезами и верою каялся и, когда на другой день сзади белой, в кисее с белыми бантами, светлой, сияющей Наташи подходил к чаше со Святыми Дарами, он был счастлив.
Ни слова не было сказано между ними о любви. Федя читал по вечерам вслух, Наташа шила или работала по хозяйству. Николай Федорович курил или набивал патроны, мечтал о пролете уток, гусей и лебедей, о поездке на реку Или, на охоту. Наташа и Федя часто ездили верхом. Наташа в длинной серой черкеске, в черной папахе отца с алым верхом на казачьем седле казалась меньше ростом и более хрупкой. Они говорили о езде, о посадке, об удали, об институте, о Тамерлане, который был в этих местах, о лошадях, о китайцах, о Таранчах и никогда не сказали ни слова о том, что они переживали.
Весь Джаркент знал, что они — жених и невеста. Николай Федорович покручивал свой черный ус и приговаривал: "отличное дело", а сам присматривался к Феде, слушал его, сближался с ним на охоте. На пасху он выпил с Федей на «ты». Наташа смеялась и радовалась этому, но ни Федя, ни Наташа в чистом и нежном цветении своей любви не думали сказать последнего слова. Они искренно возмущались доходившими до них сплетнями Джаркента, не могущего никого оставить в покое.
XXV
Борохудзирская
Сквозь переплет ветвей показались «муллушки» с крутыми белыми куполами.
Федя с Наташей подъезжали к опушке.
— Как нынче запоздала почта, — сказала Наташа. — Неужели и сегодня не встретим… А мне так хочется познакомиться с вашей сестрой Липочкой. Она красивая?
— Нет… Но она… Она страшно милая… Она, как моя мама. Вся для других. У ней «себя» нет.
— Она не такой сорванец, как я, — сказала Наташа.
— Что вы, Наталья Николаевна.
— Ну, конечно, конечно… У меня страсть поработить всех. Я как Тамерлан!.. О, как бы я хотела быть Тамерланом.
— И все-то вы на себя клевещете, Наталья Николаевна.
— Идти походом, а сзади тысячи повозок, вьюки, обозы, пустыня, горы и города турецкого Востока… А что такое Лисенко? Вы его знаете?
— Я помню его гимназистом. Тогда я преклонялся перед ним.
— Почему? — Стыдно сказать. Он ходил гимназистом в трактир «Амстердам», куда было запрещено ходить.
— Он, должно быть, такой же пьяница, сударь, как и вы.
— Нет, я думаю, он теперь не пьет. Жизнь его сильно скрутила. Из гимназии его выгнали и он почтовый чиновник.
— Что же, это хорошо, — думая о чем-то другом, сказала Наташа и вгляделась в пустыню.
— Почта!.. Правда!.. Почта… Как я рада! Сейчас увижу вашу милую сестру. Ужасно странно, Федор Михайлович, что у вас есть сестра и уже замужняя.
Почта неслась в облаках пыли на трех тройках. Мимо промчались, звеня колокольчиками, тяжелые телеги с большими черными баулами. На баулах сидели покрытые пылью почтальоны. За этими телегами, далеко оттянув, чтобы не попадать под пыль, ехал тарантас, запряженный парою. И уже издали Наташа увидела широкую соломенную шляпу канотье и длинную серую газовую вуаль рядом с высокой фигурой в белом кителе.
Федя и Наташа слезли с лошадей и привязали их у дерева. Тарантас остановился. Липочка выскочила из него и бросилась к брату.
Она откинула вуаль. Загоревшее и зарумянившееся на солнце пустыни лицо Липочки светилось счастьем. Большие, лучистые, добрые глаза скрадывали неправильность ее черт. Высокая и стройная, в простом дорожном платье она казалась красивой.
— Федя! — воскликнула она. — Вот ты какой! Как я рада, что мы вместе… Все легче будет.
Наташа стояла в стороне. Липочка всмотрелась в нее, чуть щуря свои близорукие глаза, и кинулась к ней, протягивая обе руки. Наташа сделала робко шаг навстречу.