Опавшие листья
Шрифт:
В голосе девушки слышался не то страх, не то подозрение. Жервей стал действовать осторожнее. Он отлично знал как поступить, если случится то, что говорила Феба. Ничего не могло быть проще. Надо было только назначить мистрис Фарнеби свидание в какой-нибудь день и обратиться в бегство, оставив письмо, в котором объяснялось бы, что он ошибся, а денег, по бедности, возвратить не может. До сих пор он говорил правду, но последнее он не намерен был теперь же открыть ей. Феба была тщеславна, мстительна и глупа, но она не способна была хладнокровно дать согласие на низкий
– В этом-то все затруднение, – сказал он, – я не знаю, как тут поступить? Не можешь ли ты мне посоветовать что-нибудь?
Феба вздрогнула и отступила на шаг.
– Посоветовать тебе! – воскликнула она. – Мне даже страшно подумать об этом. Если она поверит тебе, а потом откроет, что ты обманул и обокрал ее, она может сойти с ума.
Жервей ответил с негодованием.
– Разве можно представлять себе такие ужасы? Если ты считаешь меня способным на такую жестокость, иди сейчас же к мистрис Фарнеби и предупреди ее.
– Как ты смеешь говорить мне это? – возразила Феба горячо. – Ты знаешь, что я умру скорее, чем сделаю тебе какое-нибудь зло. Сейчас же проси у меня прощение, или я уйду от тебя!
Жервей очень смиренно попросил прощения. Он достиг своей цели: он мог теперь отложить дальнейшие объяснения, не возбуждая в Фебе никакого недоверия.
– Оставим это, – сказал он, – после обдумаем дело хорошенько, а теперь будем говорить о более приятных предметах. Поцелуй меня, моя дорогая, никто не увидит.
Таким образом, он помирился со своей любовницей и добился полной свободы действий, в которой так нуждался. Если Феба вздумает его расспрашивать, он может теперь ответить ей:
– Дело представило трудности, которых я сначала не предвидел, и я от него отказался.
Ближайшая дорога в квартиру Фебы шла через улицу, на которой находилось Hampden Institution. Проходя по противоположному тротуару, они увидели, что боковая дверь отперта. Два господина вышли из нее. Третий закричал изнутри:
– Мистер Гольденхарт, вы забыли в приемной список полученных денег. – На что он мне, – ответил Амелиус, – денег получено так мало, что и вспомнить неприятно. – На моей родине, – произнес третий голос, – если бы он прочел такую лекцию, как вчера, я заплатил бы ему триста долларов золотом (шестьдесят фунтов на английские деньги) и получил бы сам большую прибыль. Англичане не любят более умственных развлечений. Прощайте.
Жервей поспешил удалиться с Фебой, когда два господина стали переходить через улицу. Он не забыл происшествий в Тадморе и не хотел возобновлять знакомства с Амелиусом.
Глава XXI
Руфус и его друг молча дошли до большой площади. Тут они остановились, потому что должны были разойтись в разные стороны.
– Я дам вам маленький совет, друг мой, – сказал уроженец Новой Англии. – Я замечаю, что ваш барометр указывает на сильный упадок вашей нравственной атмосферы. Пойдемте ко мне, вам нужно подкрепиться водкой.
– Нет, благодарю, мой дорогой, – грустно отвечал Амелиус. – На меня напала тоска, это правда. Видите ли, я ожидал, что эта лекция улучшит мое положение. Я совершенно равнодушен к деньгам, но женитьба моя зависит от увеличения моего дохода, первая попытка потерпела такое фиаско. Я не знаю на что решиться, когда думаю о будущем, и это тяжело ложится мне на сердце. Нет, водка мне не поможет. Мне нужен моцион и свежий воздух, к которому я привык в Тадморе. У меня голова болит после вчерашних прений. Продолжительная прогулка меня вылечит.
Руфус хотел сопровождать его. Амелиус покачал головой.
– Сделали ли вы в вашей жизни хоть милю пешком, если была возможность ехать? – спросил он добродушно. – Я намереваюсь походить часа четыре или пять. Мне пришлось бы отвозить вас домой в кебе. Благодарю, мой друг, за ваше братское участие. Я буду завтракать с вами завтра в вашей гостинице. Спокойной ночи.
Странное предчувствие овладело добрым американцем. Он крепко сжал руку Амелиуса и сказал очень серьезно:
– Не по душе мне это шатание ночью, право, не по душе! Доставьте мне удовольствие, отправляйтесь прямо домой. – Амелиус засмеялся и высвободил у него свою руку.
– Я не усну, если лягу. Завтра я буду с вами завтракать в десять часов. Еще раз, прощайте!
Он пошел так скоро, что Руфус поневоле не мог за ним следовать. Он стоял и смотрел ему вслед, пока тот не скрылся в темноте.
– Как я привязался к этому юноше за несколько месяцев, – подумал Руфус, направляясь к своей гостинице. – Дай Бог, чтобы с беднягой не случилось ничего дурного в эту ночь!
Между тем Амелиус быстро шел вперед, не обращая никакого внимания на дорогу, наслаждаясь только свежим воздухом и движением.
Сначала он не думал о своей женитьбе. Все его мысли были заняты лекцией, в конце которой он оправдывал свой взгляд на будущее страшной нищетой, распространенной между миллионным населением Лондона.
Он говорил на эту печальную тему с красноречием истинного чувства и произвел сильное впечатление даже на тех из слушателей, которые более всего восставали против защищаемых их мнений. Он был убежден, что в конце своей лекции не уронил ни себя, ни своего дела. Воспоминание о последовавших прениях производило другое впечатление. Сдержанные противники (все старше его), поднимавшиеся один за другим для опровержения его взглядов, воспользовались его горячностью, его искренней верой в справедливость своих убеждений. Он выходил из себя и не раз был принужден извиняться.
Его выручал никогда не терявшийся Руфус, который принял участие в борьбе с благородным намерением прикрыть его отступление. Нет! думал он с горьким смирением, я не гожусь для публичных прений. Если бы я мог вступить завтра в парламент, меня постоянно пришлось бы призывать к порядку и я ничего нужного не сделал бы.
Он дошел до берега Темзы с восточной стороны.
Все так же бессознательно подвигаясь вперед, он перешел Ватерлооский мост и вступил в улицу, тянувшуюся прямо перед ним. Он опять задумался о будущем. Регина занимала теперь его мысли.