Опера нищего

Английское просветительство не было однородно по своим устремлениям. «Великие остроумцы» начала XVIII века отличались друг от друга отношением к современному обществу и государственному строю. Одни из них – Джозеф Аддисон, Ричард Стиль, Колли Сиббер – пытались перевоспитать людей путем моральной проповеди и лишь осторожно и с оговорками отмечали недостатки политического строя Англии. Другие, к числу которых относились, в частности, Джонатан Свифт и Джон Арбетнот, – стремились вскрыть перед читателем недостатки современного общества, которое представлялось им весьма далеким от совершенства. При этом они в значительной степени учитывали интересы народа, испытывавшего жесточайший гнет.

К идеологическому направлению, которое возглавлял Джонатан Свифт, принадлежал и замечательный английский комедиограф Джон Гей (1685 – 1732), автор «Оперы нищего» (1728), остросатирической пьесы, отразившей различные стороны английской действительности начала XVIII столетия.

1713 год стал свидетелем возникновения одного из ярких явлений в истории английской литературы XVIII века – Клуба Мартина Скриблеруса – Мартина Писаки. Идея создания клуба принадлежала поэту Александру Поупу, который намеревался в публикациях этого литературного союза подвергнуть сатирическому осмеянию «труды невежд, занимающих видные посты в мире профанов», «ученых», которые являются на деле дилетантами и недоучками, бесчисленных издателей, комментаторов, советников, не обладающих элементарными в своей области знаниями. Великолепным объектом

для сатиры Поуп считал также наемных писак, всячески пытавшихся оправдать политику вигов и их вождя Роберта Уолпола. Для создания целостности и внутреннего единства журнала-ежемесячника необходимо было найти тот центр, вокруг которого располагались бы все материалы. Этим «стержнем» стал образ Мартина Писаки, «автора» многочисленных пародий и сатирических обозрений, тексты которых сочиняют Джонатан Свифт, Александр Поуп, Джон Арбетнот и Джон Гей. В значительной степени именно здесь, в клубе Мартина Писаки, формировалась творческая манера будущего автора «Оперы нищего»; Гей впитал литературный метод скриблерианцев – острую сатиру, юмор, гиперболу, достигающую порой раблезианских масштабов, бурлеск, граничащий иногда с откровенной фривольностью, но благодаря этому бьющий в цель с еще большей силой. Участие в творческой жизни клуба помогло Гею яснее увидеть окружающее, он учился не только лепить сатирический образ, но и находить его объект.

Тему «Оперы нищего» Гею подсказал Свифт. 30 августа 1716 года он писал Александру Поупу: «Здесь неподалеку живет молодой квакер, который пишет стихи своей возлюбленной, не очень правильные, но абсолютно в манере, которую и следует ожидать от квакера, воспевающего красоту и сложение своей избранницы. Это навело меня на мысль, что пародии на квакерские пасторали могли бы, пожалуй, пользоваться успехом у публики, если наш друг Гей взялся бы за это дело. Какая благодатная почва! Сообщите мне, что он думает по этому поводу. Я полагаю, что возможности пародии на пасторальный жанр далеко не исчерпаны и пасторали о грузчике, лакее или носильщике портшеза могли бы иметь успех. А что вы скажете о ньюгетской пасторали, действие которой происходит среди проституток и воров?»

Серьезная и глубокая критика политической и социальной жизни Англии начала XVIII века – вот та основная задача, которую ставил перед собой драматург при создании «Оперы нищего». В пьесе Гей пародирует итальянскую оперу и применяет ее каноны и штампы, изображая подонков Лондона – воровскую шайку с ее главарем, скупщиком краденого и его очаровательную дочку Полли. Тема, которую он выбирает, волновала Лондон и была актуальна для Англии начала XVIII века: 20-е годы ознаменовались невероятным ростом преступности, охватившей всю страну. Имена Джека Шеппарда и Джонатана Уайлда хорошо знали за пределами Лондона. Правительство Лондона оказалось не в состоянии самостоятельно справиться с этой волной преступности и решило воспользоваться через своих агентов услугами самих же воров и скупщиков краденого, которые за известную сумму выдавали собратьев по ремеслу. Джонатан Уайлд был скупщиком краденого, с его помощью удалось поймать и повесить Джека Шеппарда и Джозефа Блейка, который держал в трепете всю Англию в течение 1724 года. Вскоре Уайлд вновь оказался в зале суда, но на этот раз в качестве обвиняемого. Его повесили в 1725 году. Личность Уайлда представлялась современникам интересной, героической, почти легендарной. Его «подвиги» вызывали не осуждение, а одобрение, так как каждый понимал, что Уайлд ничуть не хуже мошенников из правительственных кругов, которые не попадают на виселицу лишь благодаря связям и туго набитому кошельку. Сама жизнь подсказывала вполне логичный вывод: если в стране царствует беззаконие, если правящие круги так же погрязли в коррупции и подкупе, как низшие – в разбое и грабеже, то мошенники и воры по-своему правы, когда пользуются этой беззаконностью, становясь бичом для законных воров – государственных деятелей, министров и придворных.

Политическая обстановка в Англии начала XVIII века отличалась необыкновенной сложностью: подкуп и взяточничество охватили государственный аппарат; заговоры, предательства, шантаж были типичными явлениями в парламенте. В истории этот период неразрывно связан с именем премьер-министра Англии Роберта Уолпола, любимым выражением которого было: «У каждого человека есть своя цена». Достигнув власти, он превратил подкуп и обман в организованную систему, чему в огромной степени способствовало отсутствие какой бы то ни было ответственности перед избирателями. В 20-е годы крепнет оппозиция правительству и той системе, которую олицетворял Уолпол. Против Уолпола выступали политические деятели и писатели самых разнообразных группировок. В состав оппозиции входили многие друзья Гея. Представители оппозиции хорошо понимали, что литературные формы борьбы будут играть немаловажную роль в их кампании, направленной против премьер-министра. Сложность, однако, заключалась в том, чтобы найти наиболее доходчивые и простые формы сатиры на Роберта Уолпола, понятные всем. И эта проблема была разрешена с успехом: как только Уолпол встал во главе политической жизни Англии, многие заметили как в его личной жизни, так и в общественной деятельности, большое сходство с головокружительной «карьерой» Джонатана Уайлда. Вот почему образ Джонатана Уайлда начинает все чаще использоваться многочисленными авторами и прессой, принадлежавшими к оппозиционным кругам, для создания параллели между «великим разбойником» и «великим министром». Эту же параллель между правительственными кругами и преступными элементами с успехом использует и Гей в «Опере нищего». Цель сатиры Гея – перевернуть привычные понятия о сословных различиях, пригвоздить к позорному столбу тех, кто под покровом высоких титулов и знатной родословной совершает те же преступления, что и разбойник Макхит, и, следовательно, показать, что «пороки людей самого низкого пошиба и пороки богачей сходны». Разбойники из шайки Макхита, как и он сам, понимают, каким должно быть справедливое распределение благ на земле. В образе Макхита Гей выделяет бескорыстие, внутреннее благородство и понимание того, что такое подлинная дружба. Все разбойники высоко ценят своего предводителя за мужество, щедрость, готовность помочь приятелю, попавшему в беду. В вопросах чести Макхит крайне принципиален; он всегда бескорыстен в дележе добычи. Единственно, о чем сожалеют разбойники, так это о том, что их капитан слишком много времени проводит в компании знатных господ, играя в карты и посещая увеселительные заведения: общество лордов слишком пагубно влияет на благородного Макхита, прививая ему свои пороки. И, словно подтверждая правильность выводов, сделанных разбойниками, Гей говорит в финале спектакля: «На протяжении всей пьесы вы могли наблюдать такое сходство в поведении сильных и слабых мира сего, что трудно решить, кто кому подражает в модных пороках – знатные джентльмены джентльменам с большой дороги или наоборот».

Если в образе Макхита Гей выделяет черты внутреннего благородства, то в Пичеме и Локите он видит прежде всего людей, развращенных властью, легкой наживой и деньгами. Для Пичема деньги – способ властвовать над людьми и вершить их судьбами. Ради наживы он готов торговать собственной дочерью. Он не против того, чтобы Полли заигрывала и развлекалась с клиентами, но только в интересах дела. Замужество! Любовь! Нет, такие понятия не входят в свод моральных законов мистера Пичема и его жены. Эта почтенная чета советует Полли во всем следовать поведению придворных дам: окружить себя дюжиной поклонников и постараться извлечь пользу из каждого. Но чтобы скрыть свои подлинные стремления, Пичем, как настоящий буржуа, беспрестанно разглагольствует о чести, нравственности и семейном долге: с его точки зрения, надежды и честь семьи навсегда погибнут, если Полли выйдет замуж за любимого ею Макхита. «Предприятие», во главе которого стоит Пичем, отличается широтой и размахом, в него вовлечено огромное количество людей:

проститутки обшаривают карманы своих подвыпивших клиентов, воры грабят дома богатых буржуа, разбойники нападают на кареты, пользуясь безлюдностью дорог в поздний час. И все награбленное добро стекается к Пичему – скупщику краденого. Он спарывает монограммы с носовых платков, несколько видоизменяет фасоны платьев и костюмов, отдает в переделку драгоценности, а те, что могут быть легко опознаны, отправляет за границу. Пичем, как правило, не любит называть вещи своими именами – на все у него существуют эвфемизмы: разбой и грабеж – это «профессия», «дело», «занятие»; воры – «джентльмены, рискующие жизнью ради товаров», а награбленная добыча – «плоды их часов досуга». Жизнь человека для Пичема – тоже товар, а убийство – «модное преступление» и «что же делать джентльмену, если без преступления не провернуть дельце?». Пичема никогда не мучают угрызения совести: он совершает такие же преступления, что и министр Роберт Уолпол, который считает себя честным человеком. Как справедливо замечает сводня Диана Хапп, она по уму и способностям не уступит любому политическому деятелю ; разница лишь в том, что она завлекает время от времени в свои сети невинную девочку и губит ее, а государственные мужи порабощают и грабят целые страны и колонии. Так Гей пригвождает к позорному столбу вместе с Пичемом и Робертом Уолполом всю политическую систему Англии начала XVIII века.

«Опера нищего» – яркая пародия на модное увлечение знати того времени – Итальянскую оперу, которая бессодержательностью своих либретто и штампами мешала созданию национального английского театра. Во вступлении, представляющем диалог нищего и актера, Гей подчеркивает, что ввел в свою пьесу все сравнения, которые только встречаются в прославленных итальянских операх: с ласточкой, пчелой, челноком, цветком, голубкой и т. д. Таким образом, одной из творческих задач драматурга было «перещеголять» итальянцев во всех их условностях и шаблонах. Нередко Гей пользуется особым приемом: сталкивает в одном предложении два антипода – сравнение из итальянской оперы со сравнением, типичным для низов общества или взятым из уличной баллады. Так, например, миссис Пичем начинает свой куплет о судьбе девушки, сравнивая ее с мотыльком, но затем, словно не выдерживая высокопарного оперного стиля, ее сравнение обрушивается в самую грязь жизни: сделав один неверный шаг, девушка превращается в то, чего даже она, миссис Пичем, не может произнести вслух. Иногда автор использует образ в пародийном плане: разбойник, которого везут на виселицу в телеге, сравнивается то с благородным лордом, то с Адонисом – торжественный выезд на колеснице богов, героев, царей и полководцев был типичной деталью итальянских опер. Пародируя итальянскую оперу, Гей стремится противопоставить ей простоту английских народных баллад, которые он с таким мастерством вводит в свою пьесу. Он не стремился разрушить достижения музыкального театра Англии, он пользовался материалом таких композиторов, как Пёрселл или Гендель, учитывая, что их музыка стала уже частично достоянием широких масс, что театр, пусть весьма ограниченный в своих возможностях сословными вкусами и театральными условностями века, все же не отделен от народа непроницаемой стеной: мелодии Пёрселла и Генделя были использованы безымянными уличными певцами как аккомпанемент для злободневных сатирических песенок. Например, песенка Пёрселла «Если любовь – это нежная страсть» из оперы «Королева фей» была использована в тридцати пяти балладах. Так происходил сложный процесс проникновения высокопрофессионального искусства в народно-бытовую фольклорную среду, откуда оно, обогащенное народным юмором, вновь возвращалось на подмостки сцены. Помимо мотивов, извлеченных из творчества композиторов-профессионалов, Гей брал самые разнообразные мелодии – английские, ирландские, шотландские. Эти народные мелодии очень разнообразны: от огненной джиги до церковного хорала. Драматург часто сохраняет рефрен оригинальной баллады, чем облегчает и помогает читателю и зрителю установить ассоциации между своей песенкой и балладным оригиналом, которые находятся у автора «Оперы нищего» в постоянном взаимодействии, то дополняя друг друга, то оттеняя, то контрастируя. Часто Гей использует известную мелодию в целях политической сатиры. Хор разбойников из второго действия «Смельчаки, вперед!» написан, как указывает Гей, на марш из оперы Генделя «Ринальдо». Современный Гею зритель знал, что этот же марш исполнялся при смене караула у Букингемского дворца. Драматург пользовался этим приемом, чтобы поставить знак равенства между грабителями с большой дороги и королевским гарнизоном, грабящим народ. Нередко Гей сочиняет бытовую, ничем не выделяющуюся среди других песенку на мелодию запрещенной политической баллады: мелодия неожиданно переносит зрителя в сферу, полную злободневного, остросатирического смысла. Невинная песенка миссис Пичем о трудностях, которые испытывает мать, воспитывая дочь, положена на мелодию баллады «Отменный город Лондон наш»: Лондоном правит мэр, у мэра титул – лорд; но если присмотреться повнимательнее к его гербу, то можно увидеть на нем три бычьи морды и дурацкий колпак. За исполнение этой баллады секли плетьми на площади, но ведь Гей и не использует ее в «Опере нищего», звучит лишь мелодия, которая и вызывает нужные ассоциации.

Обличение порока было одной из важнейших задач авторов классического периода английского Просвещения. Но они стремились прочесть и нравоучение: ничто не скроет порок – ни блеск, ни власть, ни богатство. Для любого нравоучения, однако, требовалось противопоставить пороку некий положительный идеал, и этим идеалом в «Опере нищего» явилось здоровое отношение народа к мрачной и неприглядной действительности, выраженное в балладах. Народный юмор, народные мелодии, использование традиций народного балаганного театра – все это способствовало тому, что мир пичемов и уолполов терял свою силу, слабел, уступая натиску народного юмора, остроумия, смеха.

Пичем, Локит, Макхит, Ф и л ч.

Шайка Макхита: Джемми Дергунчик, Джек Кривопалый, Уот Зануда, Робин Хапуга, Нед Карманник, Гарри Кусочник, Мэт Кистень, Бен Пройдоха.

Миссис Пичем, Полли Пичем, Люси Локит, Диана Хапп, Миссис Сплетни.

Проститутки: Долли Дай, Миссис Аспид, Бетти Стибри, Дженни Козни, Миссис Скот, Сьюки Сопли, Молли Нагли.

Нищий. Актер. Буфетчик. Тюремщик. Стража. Свита. Слуга. Констебли. Арфист. Толпа.

Нищий, актер.

Нищий. Если бедность — патент на поэзию, никто не усомнится в том, что я поэт. Я состою в труппе нищих и участвую в представлениях, которые она еженедельно дает в Сент-Джайлз. [3] Мне платят там скромное годовое жалованье за мои пьески, меня в любое время накормят обедом; большинство поэтов не могут похвастаться даже этим.