Операция «Антитеррор»
Шрифт:
– Я же санитаркой была. Я все симптомы контузий знаю. Слушай, что надо сделать...
И они договорились, как разговаривать с участковым врачом, что рассказывать в милиции. Чтобы вообще не возникло сомнений, Марина Николаевна решила не пользоваться косметикой. Больной это простительно и с толку любого сбить может.
Чтобы слегка поднять температуру, договорились перед приходом врача мочить кожу под мышкой и слегка смазывать ее обыкновенной питьевой содой. Кожа моментально нагревалась. А участковый врач ставил градусник почти сразу, только войдя в квартиру. Проблем
...Сабирова вообще не умела людям отказывать в помощи. Если просили, она помогала. И тогда тоже, в таком пустяке, как помощь подруге, пусть даже и слегка рискованная помощь, Марина Николаевна отказать не смогла. Ей даже что-то героическое виделось в этом. Что-то книжное. Но если разобраться – не должна же она в самом деле садиться в тюрьму из-за подозрений этих фээсбэшников. Ну, пусть что-то и достанется Тропыниной. Но почему за нее отвечать должна Марина Николаевна?
Нет. Пусть разбираются сами...
Помощь тоже имеет свои пределы...
И не договаривались они о таком повороте событий. Обмануть участкового врача и дорожную инспекцию – это одно дело. А попасть под следствие ФСБ – совсем иное. А в то, что Маша опасная террористка, Марина Николаевна не верит. Ну и что – была Тропынина в детстве сорвиголовой. Потом спортом занималась. Акробатикой. В физкультурном техникуме в Душанбе училась. Спортивная, по характеру немного резкая, волевая, но спонтанная и сумбурная. Порой сама делала не то, что хотела сделать. Уже потом они потеряли друг друга из вида и нечаянно встретились здесь. Изменилась ли Маша?
Телефон снова зазвенел. Марина Николаевна глянула на старшего фээсбэшника. Тот молча и с усмешкой кивнул, и она сняла трубку.
– Привет, Маринка. – Это была уже Тропынина. Как и ждали незваные гости. Объявилась.
– Привет...
– Ты что такая? Не одна, что ли?
– Одна. Я спала. Что еще на больничном делать...
– Я скоро к тебе забегу. Никуда не уходишь?
– Дома буду. Я же никуда не хожу. Меня только возят.
– Возят? – переспросила Тропынина.
– Да. Из милиции приезжали, возили туда, где ты в машину садилась. Я им обрисовала, как было. Говорят, следственный эксперимент. На видушник меня сняли.
– А что им надо?
– Я разве знаю.
– Ладно. Жди, скоро буду.
Марина Николаевна и не ожидала от себя таких актерских способностей. Конечно, Маша ничего не заподозрила. И только положив трубку, почувствовала Сабирова себя неприятно. Конечно, не должна она за других страдать. Это понятно без комментариев. Однако как ни крути, а подругу она предала...
ГЛАВА 12
1
Разыграли мы с подполковником все как по нотам. Сначала он был первой скрипкой, на станцию звонил и еле языком ворочал. Узнал свой номер телефона. Потерял, говорит, бумажку. И икает. Сложный номер. Не может вспомнить. И опять икает.
Если разговор прослушивали, то поняли, что Леня начал всерьез пользоваться телефоном.
Потом позвонил уже с кухни мне в комнату. Теперь я солировал. И выложил все про свой завтрашний отъезд и про дело, которое за меня будет заканчивать Лоскутков. А Лоскутков мужик жесткий. Он быстро Сабирову расколет.
К этому времени язык у Лени заплетался уже почти по-настоящему. До того, как отойти после дежурства ко сну, он опорожнил одну из двух принесенных нами с Асафьевым вчера бутылок. Кажется, и сам что-то покупал по дороге домой. Так он говорил, когда утром мне звонил. Отоспался. Я его разбудил полутрезвого. Выдал версию. Он согласился. Позвонил сначала на станцию. А потом решил, что язык работает не так, как следовало. Колорита, куражу не хватает. И приложился ко второй бутылке.
– Всего сто грамм, и я буду в кондиции...
Но когда я вернулся на кухню, то с сожалением убедился, что старый спецназовец потерял квалификацию в подсчете граммов. Пятьсот он умудрился каким-то образом спутать с сотней. Раньше у него был более развитый глазомер.
Но дело было сделано. Я собрался уходить, Проханов решил меня проводить. Я думаю, что не слишком далеко. До магазина и обратно. Он свою дневную норму будет добирать вечером и потому решил запастись для этого необходимым по полной выкладке.
Вышли из подъезда.
Мне пора было ехать, но тут, как специально, нам навстречу подвернулся отец Артемий. И почти трезвый. Откуда его только черти принесли?
– Садись-ка сюда, – сурово указал пальцем Леня. Скрюченный его палец чем-то напомнил мне крючок, которым черти ловят грешников, – в детстве еще видел такую картинку.
Испуганный попенок покорно, как и подобает лицу церковного сана, присел на краешек скамейки. Чертовых крючков он боялся.
– Рассказывай, отец Артемий, как на исповеди... Что ты там участковому насчет меня плел...
Я побоялся оставить Леню одного в праведном гневе, не наломал бы дров – он же Уголовный кодекс не знает, следовательно – не чтит, и потому надо подполковника подстраховать. И я вынужденно задержался.
Отец Артемий перекрестился:
– Я? Участковому? Я его уже больше месяца в глаза не видел, хотя мы с ним в одном подъезде живем.
– Дурак ты, батюшка... – Подполковник, видимо, и вправду посчитал отца Артемия дураком и потому не сильно осерчал. На дураков, известно, не обижаются.
Но теперь трусливый батюшка обиделся:
– Почему же я дурак?
– Ты Евангелие читал?
– А как же...
– Тогда ответь мне на другой вопрос. Что ты думаешь о реинкарнации?
– Это о перевоплощениях, что ли? Церковь не допускает перевоплощений. И все разговоры об этом греховны. Потому я и не буду...
– Не допускает – это значит, что не разрешает? Так, что ли, стукач? – Подполковник не очень прислушивался к желаниям собеседника. – Ишь какие. Человеку приспичит реинкарнироваться, а они не разрешают. Умер, и сиди себе в могиле. Самих бы вас всех туда...