Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Он вообще никому не конкурент, — сказал Егор. — Ты уже вдова.
— Они его убили?
— Твой Веня и его бандиты были на вокзале. Там они нас и захватили.
— Они убили Павла Петровича? Ну изверги! Звери, просто звери! Вы простите, что я плачу, это не потому, что мне Павла Петровича жалко, мне его как человека жалко, хоть он мне никто, но как же можно! И что, они всех убили?
— Нет, как я понимаю, немногих, — сказал я. — А одного мы привезли. Вы его знаете, Кюхельбекера.
— Как привезли?
Пришлось рассказать Люсе о том, как мы с Егором
— Но кто это сделал? — спросила Люся.
Она разлила нам чай по тонким чашкам. Чай был настоящий, горячий, хорошо заваренный.
Оказывается, жизнь здесь не такая простая. Ведь ты всегда склонен упрощать чужие проблемы и недооценивать чужие возможности. Если верить Люсе, то война между Веней и империей продолжалась весь месяц, который молодая императрица пробыла здесь. И в этой войне были набеги разбойников на имперские владения, и ответные походы имперских войск с попытками вернуть императрицу, и, наконец, переговоры, которые ни к чему не вели, хотя бы потому, что у Вени, кроме бандитов, никого не было. Ни вельмож, ни государственных деятелей. Ведь не считать же государственным деятелем Григория Михайловича с его гитарой, которого в империи почитали за ренегата, или Койвисто из Гельсингфорса.
— Что еще за Койвисто из Гельсингфорса? — спросил я, ибо во мне в очередной раз проснулся исследователь. Финская фамилия и место действия обещали информацию о пределах и специфике этого мира.
— Увидите, — сказала Люся.
Она признавала во мне старшего, но, пока рядом был Егор, другие люди существовали для нее не более как фон — приятный либо раздражающий. Потому, заканчивая рассказ о последних событиях, она обращалась к Егору, а не ко мне…
— Сегодня с утра, — закончила она свою повесть, — Веня пошел в поход — его бандиты уговорили, думали, добыча будет большая. Ему донесли, что Кюхельбекер, который там самый толковый, поедет в университет и возьмет с собой часть велосипедистов. Вот они и решили победить. И победили. А Павел Петрович не очень мучился?
Я пожал плечами. Мы приехали, когда все уже кончилось.
— А как доктор, Леонид Моисеевич?
— Его мы не нашли, — сказал Егор.
— Мне тут говорили, что он ушел куда-то. А вдруг с ним тоже что-то сделали? Жалко. Он хороший.
— Мне тоже жалко, — сказал Егор.
Снаружи послышался какой-то шум. Кричали, словно дрались.
— Я посмотрю, — сказала Люся. — Я тут им не даю распускаться. В конце концов, они тоже люди.
Мы пошли за ней.
И оказались там вовремя. Бандиты притащили и замыслили казнить единственного пленника. Им оказался Кюхельбекер.
В углу манежа стоял пинг-понговый стол, и несколько разбойников распинали на нем Кюхельбекера, который никак не желал сдаваться. Его черные одежды разорвались — худые голубые ноги дергались над столом, а полдюжины бандитов, что готовили казнь, с восторгом занимались
С двух сторон одновременно выбежали Веня с гитаристом и мы с Люсей.
Реакция у нас была одинаковой.
— Прекратите! — закричал атаман вольницы. — Он мне нужен. Не сметь!
В ответ послышались ругательства, которые приходилось не раз выслушивать капитану Кидду, а уж тем более Степану Разину, когда он пытался сохранить жизнь пленной княжне.
Авторитет, а соответственно и власть Вени Малкина, великого певца и знатного бандита, висели на ниточке.
И не исключено, что Веня попал бы в жертвы своим неудовлетворенным добычей сообщникам, которые выкрикивали имена своих друзей, не вернувшихся из похода, если бы не появление ее величества.
Удивительно, как человечество долго и упрямо играет в эти игры.
Ну почему у этих дикарей, живущих в мире без времени, как и у нашего мещанина, будь он кинорежиссером или министром, титул вызывает внутреннюю щекотку и желание целовать ручку? И Люська Тихонова настолько сумела силой женской интуиции почувствовать свою исключительность, что, войдя в зал, кричать не стала, отстранила Егора, который бросился было вперед, и кинула искоса взгляд на меня, припечатав к полу, и остановилась, не доходя до пинг-понгового стола, на котором извивался Кюхельбекер, именно на том расстоянии, на котором ее было всем видно и слышно и в то же время на котором она была отделена от прочих, обыкновенных, людей бесконечностью пространства.
— Прекратить, — приказала она.
То есть произнесла то же слово, которое выкрикнул певец, но именно произнесла, а не сказала и не выкрикнула.
— Отпустите его, — сказала Люся.
В гулком Дворце спорта наступила тишина и слышно было дыхание людей.
Разбойники отходили от стола, отпускали веревки, которыми только что орудовали, и делали все покорно, но медленно — точно так же, как ведут себя хищники на арене, когда дрессировщик, хлопнув по песку хлыстом, велит им возвратиться на тумбы.
— Господин Кюхельбекер, — сказала Люся, — вставайте, чего вы тут лежите. Не бойтесь, вы же ни в чем не виноваты.
По бандитам прошел недовольный ропот.
— А вы, — повернулась к ним Люся, — сбежали, поджав хвосты, и теперь хотите отыграться на невиновном.
Вдруг женщина с грубым лицом, которая первой прибежала встречать Веню на набережную, крикнула Люське:
— А ты чего его защищаешь? Твой хахаль, что ли?
И она засмеялась. Но никто ее не поддержал.
И тут инициативу подхватил Веня.
— Башмаков, — приказал он бандиту, который плыл в моей лодке, — отведи пленного министра ко мне в кабинет. Мы его допросим. Остальным — разойтись!
Теперь перед стаей шакалов не было жертвы и не за кем было гнаться.
И стая не имела альтернативного вожака.
Люди стали расходиться, а Веня подошел к женщине и стал бить ее по лицу открытой ладонью. По-театральному, не больно, но наказывая.
Женщина вдруг заплакала и побежала из зала.
— Он спит с ней, — сказала тихо Люся.