Операция «Клипер». В июле сорок пятого
Шрифт:
Доставленный в Гамбург вечером 6 июля, он должен был сменить Шернера на посту командующего северной части немецких войск, но не успел этого сделать. Целый день англичанам было не до него, а утром 8 июля он оказался уже не нужным.
Возможно, что русские не узнали бы о существовании фельдмаршала и, воспользовавшись суматохой, ему удалось бы покинуть Гамбург, но известный военный стал жертвой банального предательства. О его присутствии в городе русским сообщил портье гостиницы «Бристоль», где все эти дни проживал Манштейн.
Не каждый день выпадает возможность взять
Об удачном захвате матерого гитлеровца телеграмма в Москву ушла сразу после удостоверения личности пленного, а до получения ответа Манштейна привезли в штаб дивизии полковника Петрова. Приказ о присвоении нового звания пришел сразу после рапорта о занятии Гамбурга. Соединив все прежние и нынешние заслуги Георгия Владимировича перед Отечеством, маршал Рокоссовский отдал распоряжение по фронту.
Появление коротко стриженного черноволосого человека в мундире полковника Красной армии сильно удивило Манштейна. В его понимании командир советской дивизии должен был выглядеть несколько иначе.
Ещё больше его удивило, что пришедший к нему на допрос русский не прибег к услугам переводчика, а заговорил с ним по-немецки. Произношение было конечно далеко не идеальное, но в целом правильное и понятное. Недаром полковник два года учил язык вероятного противника в академии, а затем четыре года предавался практики.
Предложив сесть и удостоверившись, что перед ним действительно знаменитый Эрих Манштейн, Петров удивил фельдмаршала в третий раз.
— А ведь мы с вами уже дважды встречались господин фельдмаршал, — сказал полковник, пристально рассматривая сидящего перед ним немца.
— Да? Простите, не припомню, господин, господин… советский офицер, — Манштейна очень уязвил тот факт, что допрос столь важного и известного, как он, пленного ведет не генерал. К тому же, отправляясь на допрос пленного, Петров не успел сменить погоны.
— Мое звание полковник Красной армии, — с достоинством произнес Петров.
— Мы вряд ли могли ранее встречаться, господин полковник. У меня хорошая память на лица, тем более столь специфические.
— Вполне вас понимаю, господин фельдмаршал, — легко согласился с собеседником комдив. — Все помнят только одержанные победы, а вот о полученных поражениях предпочитают не вспоминать.
— У меня нет ни одного поражения! Тем более от людей вашего звания господин полковник, — с рыцарским достоинством отчеканил Манштейн.
— Конечно, такого оглушительного разгрома, как у фельдмаршала Паулюса или Буша, у вас не было. Здесь вы правы. У вас, как и у большинства генералов вермахта, как это принято говорить на высоком языке генералитета, были тактические неудачи и непредвиденные обстоятельства, порожденные безграмотными приказами фюрера. Я угадал?
Язвительный выпад Петрова попал точно в цель. Лицо Манштейна покрылось пятнами, взгляд стал злым,
— Позвольте узнать господин полковник, о каких поражениях идет речь? О Сталинграде, Курске, Харькове, Киеве или Ровно? — сварливо поинтересовался фельдмаршал, перечисляя этапы своего отступления с советской территории.
— Первый раз мы с вами встретились под Сольцами в июле сорок первого года. Тогда, мы наконец-то, со времени отступления от границы, смогли нанести контрудар и взять в окружение одну из ваших дивизий. Помните?
— Ах, Сольцы, — презрительно скривился Манштейн. — У вас богатая фантазия, господин полковник. Это была всего лишь временная неудача, с которой мы справились за несколько дней.
— У майора Мозера, которого я допрашивал под Сольцами, было совершенно иное мнение.
— Видение майора и генерала существенно различаются из-за разницы положения. Из окопа все видится совсем иначе, чем из штаба, где и куется победа. Так было всегда во всех армиях мира. Или в Красной армии иначе? — с издевкой осведомился немец.
— Ну, что вы, господин Манштейн. В окопе всегда опаснее находится, чем в штабе, кто с этим спорит. Просто майор Мозер был первым немецким офицером, попавшим к нам в плен с начала войны. Другим офицерам, знаете ли, здорово не везло. В пылу боя наши солдаты убивали их, несмотря на поднятые вверх руки и брошенное оружие. Особенно летчиков сильно недолюбливали, забивали касками и кулаками. Так вот, этот майор был очень сильно потрясен, что попал в плен к армии, которая по вашим собственным утверждениям начала войну «обутой в один сапог». Никак не мог поверить, что после Двины, Риги, Пскова и Острова разгромленные большевики вдруг нанесли контрудар и взяли его в плен.
— Повторяю ещё раз. Это была временная неудача и только. Попавшая в окружение дивизия была освобождена и затем продолжила свое наступление до самого Петербурга. Надеюсь, этот факт вы не будете отрицать.
— Хорошо воевать, когда у тебя под рукой есть резервы, которые позволяют быстро решить возникшие проблемы. Особенно если они элитны и механизированы, как дивизия «Мертвая голова». У нас, к сожалению, тогда не оказалось под рукой резервов, и мы действительно были вынуждены отступить.
— И кто тогда проиграл? — высокомерно спросил Манштейн.
— Конечно, вы, — коротко ответил Петров.
— Я!!? — изумился Манштейн, — ну, знаете ли, всему есть предел.
— Вы проиграли время, господин фельдмаршал, одну из главных составных любой стратегии. Мне ли вам говорить об этой прописной истине. Или в германской армии иначе? Из-за нашего контрудара и других боев местного значения, ваш корпус потерял на Лужском рубеже целый месяц. Это был очень важный месяц. Ваши офицеры, взятые в плен, называли его месяцем обманутых надежд и были абсолютно правы. Без него не было бы августа, не было бы сентября. Когда ваш блицкриг приказал долго жить, и началась затяжная война, которая закончилась вашим поражением, господин Манштейн.