Операция «Людоед»
Шрифт:
– Он всегда нажирается. Каждый день.
Стерн заметил, что язык у девчонки острый и ядовитый, как змеиное жало. И для каждого человека, кого бы ни помянули в разговоре, Настя находит емкое определение, теплое душевное словечко. Интересно, что она при случае скажет о Стерне? Неудачник, разменявший жизнь на копеечную зарплату учителя? Лицейский пентюх, пригодный только на то, чтобы проверять тетрадки двоечников?
– Коля попросил бы лучше свою женушку, – фыркнула Настя. – Эту чертову толстомясую корову. Чтобы она подняла зад и побегала с дискеткой. Видите ли у него семья. Семья – это святое. А я ему так… Девочка на ночь. Никаких обязательств. Потрахал и до свидания. А когда припекло, петух клюнул: Настя, выручай. Проклятый шантажист.
– Я Коле сам прошлый раз говорил, мол, ты запутался в женских юбках. От жены лучше уйти, раз нет любви. Так по-свойски, по дружески сказал. Он, кажется, на критику не обиделся.
– На критику он не реагирует. Слишком толстокожий. Ладно, я сделаю все, о чем он просит. Возможно, он позвонит. Тогда передайте, что мое благодеяние ему дорого обойдется. Очень дорого. И эти слова насчет того, что мне будет трудно получить следующую роль в кино… Это я запомню. Хотя… Нет, не надо ничего говорить. Ни слова. Поняли?
– Разумеется.
– Я сама ему все скажу. При встрече. Ну, пошли?
– Вы идите, – помотал головой Стерн. – Я посижу немного. Мне через полчаса нужно зайти в районный методический кабинет, получить у младшего инспектора нашего лицея учебную
– В таком случае до скорого.
Настя поднялась, шагнув к урне, бросила в нее угощение Стерна, пакетик с леденцами и банку газировки, из которой не сделала ни глотка. Девушка, ставя ступни на одну линию и покручивая задом, зашагала к арке, исчезла в ее темном колодце. Стерн отметил, что походка выдает в Насте энергичную и волевую натуру. Такая бабец без помощи богатого любовника отвоюет, отгрызет себе все роли, какие еще остались на «Мосфильме».
Москва, Ясенево, штаб-квартира Службы внешней разведки. 7 августа.
Колчин весь день провел в оперативном отделе, знакомясь с документами, которые прошлой ночью пришли по дипломатическим каналам из Варшавы и объективкой на Людовича, составленной в Москве. Досье открывалось списком строек, на которых работал Людович. Это объекты промышленного и военного назначения. Типовые заводские и административные корпуса, а также несколько жилых домов. Далее следовала биография Евгения Дмитриевича. Родился, учился, женился… Рутина жизни, никакой пищи для размышлений. Возвращение из Перми в Москву, отъезд в Польшу. А дальше большое белое пятно. Чем занимался Людович в Варшаве, как зарабатывал на жизнь – неизвестно. Навести справки о Людовиче, выяснить его контакты и связи, было поручено кадровым офицерам СВР, работающим под крышей российского торгового представительства, и агенту нелегалу из поляков. Людович приехал в Польшу с туристической визой, которую несколько раз продлевал. Однако за последние полтора года Людович в русском посольстве не появлялся, но стараниями своих новых друзей получил вид на жительство в Варшаве. Он сделал все, чтобы о нем забыли власти и люди, с которыми он некогда работал или поддерживал товарищеские отношения на родине. Теперешний адрес Евгения Дмитриевича выяснили за пять минут. Помог телефонный номер, который дал Колчину бывший библиотекарь из Перми. Оказалось, что несколько месяцев назад Людович сменил место жительства, переехав с дальней варшавской окраины в дорогую частную квартиру в районе Охоты. Дом старой постройки, в квартире есть спальня, столовая и рабочий кабинет. Окна столовой, спальни и кухни выходят на улицу, окна кабинета на темный двор, что вполне устраивает Людовича. Он может не вылезать из своей берлоги целыми днями и не переносит, когда уличный шум отвлекает его от дел. Кое-какую информацию удалось получить, разыскав через бюро по трудоустройству пани Еву Кшижевскую домработницу, польку, которую Людович уволил с работы неделю назад. И к тому же обманул женщину при расчете, видимо по рассеянности, не доплатив небольшую сумму. Пани Ева, немолодая женщина, очутившаяся на мели, за денежное вознаграждение поделилась информацией с агентом нелегалом, который выдал себя за человека, у которого с Людовичем якобы личные счеты. Домработница, убирала старую и теперешнюю квартиру Людовича, работала на него в общей сложности полтора года. Получив отставку и недоплату к скромному жалованию, затаила обиду на прежнего хозяина. По ее словам, Людович просто неврастеник, больной человек, который уволил Кшижевскую совершенно незаслуженно, встав утром не с той ноги, придрался к пустяку. С рабочего стола исчезли несколько листков с какими-то записями. Возможно, Кшижевская, делая утреннюю уборку в кабинете, по невнимательности выбросила какие-то клочки бумаги, но то был мусор, которому место в грязном ведре. Излив агенту нелегалу обиды, Кшижевская описала некоторые детали жизни и быта Евгения Дмитриевича. Каким бизнесом занимается Людович в Варшаве, пани Ева не имеет понятия, но предполагает, что ее бывший работодатель как-то связан с наукой. Компьютером он не пользуется, однако домработница видела на его столе толстую тетрадь, испещренную какими-то рисунками и математическими формулами. Кажется, на одном из рисунков был изображен то ли длинный, в несколько пролетов, мост, то ли какой-то промышленный объект. Сейчас трудно вспомнить. Пани Ева смотрела на рисунок несколько коротких мгновений, хозяин же, заметив, что домработница заглядывает через плечо в его записи, закрыл тетрадь. При Людовиче неотлучно находятся один или два охранника. Если босс выезжает в город по делам, за ним присылают машину темно синего цвета. В марках автомобилей Кшижевская не разбирается. В поездке его сопровождает один из охранников, второй остается стеречь квартиру. Пани Ева недоумевает, зачем выбрасывать на ветер огромные деньги, нанимая телохранителей, ведь Охота очень приличный и спокойный район, где квартирные кражи случаются не часто. На отдельном листке был напечатан распорядок дня хозяина, составленный со слов Кшижевской. Людович поднимается рано, ложится поздно, спит плохо, хотя снотворное принимает горстями. Он читает русские газеты, время от времени смотрит российские телевизионные программы, но не развлекательные, только новости. В последние две недели он не пропускает не одного выпуска последних известий, такое впечатление, будто Людович чего-то ждет, боится пропустить какое-то важное сообщение. Он очень плохо выглядит, нервничает. Пан Людович не в ладах с самим собой. У него дрожат руки, подергивается веко правого глаза. Невроз усугубляется, потому что Евгений Дмитриевич не выпускает изо рта сигарету и целыми днями пьет крепко заваренный, черный, как деготь, чай. По любому, самому ничтожному поводу, он может прочитать унизительную нотацию, закатить истерику, сорваться на крик. Не стесняясь в выражениях, оскорбить того, кто первым подвернется под руку. Охранников или домработницу, на выбор.
Увлечений у Людовича немного. Он собирает альбомы с репродукциями картин всемирно известных мастеров живописи. Любит в одиночестве бродить в окрестностях кафедрального собора святого Иоанна, посещает музеи и картинные галереи, памятники истории. Слушает классическую музыку, любит сочинения Вагнера. К женскому полу заметного интереса не проявляет. Хотя, по наблюдениям пани Кшижевской, случается, листает журналы для холостяков. Такие откровенные, с фотографиями голых девок и мужчин. Телохранители Людовича заказывает своему боссу обеды и ужины в местном ресторане, не самом дешевом заведении в Варшаве. Блюда привозят теплыми, в металлических судках ровно в два часа дня и в восемь вечера. Плюс-минус десять минут. Завтрак готовит домработница, она же должна постоянно заваривать Людовичу свежий чай. Посторонние люди в квартире Евгения Дмитриевича не появляются, лишь изредка заходит какой-то мужчина кавказского типа по имени Зураб. Прежде он носил бороду, но теперь оставил только темную полоску усов. Кавказец хорошо воспитан, прекрасно одевается, свободно говорит по-русски и по-польски. Вот, собственно, и вся информация, которую удалось выжать из домработницы.
Последние три дня за Людовичем вели наблюдение русские агенты. Три дня – слишком короткий срок, чтобы ждать от слежки хоть каких-то результатов. Однако на этот раз удача играла за нашу команду. Позавчера около девяти часов вечера у подъезда остановился седан «Лексус», через пять минут Людович в компании охранника спустился к машине. Поехали в другой конец города, на окраину Варшавы, где на тихой улице в старом двухэтажном доме разместился благотворительный гуманитарный фонд «Приют милосердия». Людович приехал на место без четверти десять. На пороге гостя встретил распорядитель фонда Ежи Цыбульский. Когда вошли в помещение, Цыбульский запер входную дверь, огонь в окнах первого этажа погасили. На втором этаже света не зажгли. Значит, беседа проходили в подвале. В половине двенадцатого ночи на пороге снова появились Цыбульский, Людович с охранником и человек среднего роста, кавказец в синем костюме. Машина агентов, которые вели наблюдение за фондом, стояла на противоположной стороне улицы, приблизительно в ста метрах от входа в здание. Съемку вели автоматической камерой, использовали длиннофокусный объектив с высокой разрешающей способностью и специальную фотопленку. Кроме того, попытались записать разговор при помощи направленного микрофона. Запись получилась, но толку от нее мало. Собеседники обменялись рукопожатиями, несколькими общими ничего не значащими репликами. Людович с охранником уехал домой на «Лексусе», кавказец сел в темный «Мерседес», в которое его ждал водитель. Изображение на фотографиях, сделанных одним из агентов, получилось мутноватым, размытым. Иначе и быть не могло, снимали темным вечером, на плохо освещенной улице. Но после компьютерной обработки уже здесь в Москве, карточки довели до приличного качества. Колчин, внимательно рассмотрев снимки, мысленно согласился с пани Кшижевской. Людович выглядел плохо, гораздо старше своих пятидесяти семи лет. Сутулый худой человек в костюме, который велик ему на пару размеров, стоит на крыльце, одной рукой держится за перила, другой опирается на палку. Высокий шишковатый лоб, большая лысина, обрамленная неряшливыми пегими волосами, глубокие морщины, как шрамы, прорезали дряблые щеки. Мелкие невыразительные глаза глубоко запали. Впечатление такое, будто Людович на днях перенес тяжелую операцию или по сей день страдает от какого-то неизлечимого недуга. Кавказец, стоящий по правую руку от него, выглядит так, что хоть шлепай его фото на обложку журнала «Мужское здоровье»: шикарный двубортный костюм подчеркивает крепкие плечи, шелковый стильный галстук по полтона темнее пиджака. На левом запястье часы «Картье» из белого золота, на безымянном пальце перстень с крупным камнем. Личность кавказца установили по фотографиям. Им оказался некто Зураб Лагадзе. Возраст – сорок с небольшим, определенных занятий не имеет. Получил образование в Москве, некоторое время жил в Грузии, потом перебрался в Европу, учился в Англии, там же получил вид на жительство. Поддерживает связи с чеченцами, проживающими в западной Европе, а также с их спонсорами в Саудовской Аравии, Судане и Турции. Преступлений на территории России не совершал, а раз так, раз перед законом он чист, нет формальных оснований объявлять Зураба в розыск на линии Интерпола, требовать его экстрадиции в Россию. По оперативным данным разведки, фонд «Приют милосердия» официально занимается благотворительной деятельностью. Там собирают пожертвования на нужды беженцев с Северного Кавказа, распределяют какое-то тряпье и продукты питания. На самом деле фонд – не что иное, как крыша для вербовки наемников, профессиональных убийц, которые хотят заработать на чужих смертях. Во время первой чеченской войны от добровольцев не было отбоя. В армию Чечни приходил записываться уличный сброд, взять в руки оружие порывались демократически настроенные польские студенты, но получали от ворот поворот. Здесь покупали профессиональных солдат, а не пушечное мясо. В ту пору фонды и всякие гуманитарные миссии, оказывающие посильную поддержку воюющим чеченцам, плодились по всей Европе, как кролики в неволе. В «Приюте» размещалась и радиостанция, пропагандирующая идеи фундаментального Ислама. Во время второй чеченской войны поток наемников здорово поредел. А позже, когда чеченцам дали по зубам регулярные армейские части, и совсем иссяк. Куда-то провалилась исламистская радиостанция. Большинство гуманитарных организаций вроде этой полопались, сгинули в тумане. Но «Приют милосердия» продолжает коптить небо. Не исключено, что в там могут планировать и готовить террористические акты, диверсии, пропагандистские провокации, которые позднее будут осуществлены в России. Впрочем, эта информация вызывает сомнения, поскольку получена из сомнительных источников и нуждается в серьезной проверке. Уже несколько лет подряд фондом руководит Ежи Цыбульский, собрать полную информацию об этом человеке пока не успели. Известно лишь, что он холост, живет замкнуто, очень скромно, экономя каждый злотый, хотя за свою работу в фонде, видимо, получает приличную зарплату. Друзей не имеет, а идеи фундаментального ислама ему до фонаря. Цыбульского интересуют только женщины и деньги. Правильнее сказать в таком порядке: деньги и женщины. Колчин закрыл папку. Итак, выходило, что Людович вошел в контакт с террористами. Версия Колчина, кажется, находит подтверждение.
Генерал Антипов принял Колчина во второй половине дня. Антипов выглядел, как алкаш после недельного запоя: желтое нездоровое лицо, глаза воспаленные, большой дряблый нос покраснел. Рубашка явно несвежая, засаленный галстук свился веревкой. Антипов за последний месяц даже рюмки не пригубил, но две бессонных ночи, проведенные в рабочем кабинете, не прибавили ни красоты, ни обаяния. Усадив Колчина за стол для посетителей, Антипов занял рабочее кресло, под столом скинул с ног тесноватые лаковые туфли, распечатал новую пачку сигарет, по громкой связи распорядился принести в кабинет два стакана крепкого кофе. Колчин молчал, дожидаясь, когда начальник сам перейдет к делу. Ждать долго не пришлось.
– Сегодня ночью было большое совещание, – сказал генерал. – Присутствовало все наше начальство и соседи из ФСБ. Операция у нас общая, поэтому каждый вопрос решаем не волевым порядком, а коллегиально. На это тратим времени втрое больше, чем должно тратить. А дни уходят, как песок сквозь пальцы.
– Но хоть что-то дельное решили?
Антипов не услышал вопроса.
– Дела наши обстоят не блестяще. Стерн объявлен в розыск, но что толку? Милиция и ФСБ могут искать его год и два, и дольше. Это как повезет. Надеемся на лучшее: Стерн остался один и озадачен только тем, как удрать из страны. Это наиболее оптимистичный, благоприятный сценарий развития событий, поэтому сразу вычеркиваем его. И будем исходить из худших вариантов. Из того, в Россию для совершения громкого террористического акта просочились несколько профессионалов, о которых мы ничего не знает. И руководит ими Стерн. О котором мы тоже ничего не знаем.
Когда в кабинет вошел капитан Расторгуев, одетый в цивильный костюм. Антипов оборвал рассказ. Капитан поставил один стакан с кофе перед генералом, второй стакан перед Колчиным и спросил, будут ли какие-то поручения. Антипов ответил, что поручений пока нет. Расторгуев вышел из кабинета, плотно закрыл двойные двери.
– Я прочитал твои рапорты, составленные об этом Людовиче, – генерал стал барабанить ложечкой по стенкам стакана. – Это рапорты читало самое высокое начальство. Вплоть до…
Генерал указал пальцем вверх.
– Можно предположить, что Людович в деле. Он консультирует террористов, наводит их на какой-то объект или объекты. Похоже, они затевают что-то большое, серьезное. И ждать, когда случится крупномасштабная катастрофа, недолго осталось.
– Похоже, – кивнул Колчин. – А у нас нет ни одной зацепки, кроме этого Людовича. Будь он неладен. Кстати, я знаю, что ты хочешь сказать.
Колчин пожал плечами, в эту минуту он ничего не хотел говорить. Он размышлял о том, что Людович хороший строитель, специалист в своем деле, но человек наивный до крайности. Домработница рассказывала, что пан Людович чего-то ожидает, не пропускает ни одного выпуска новостей из России. Ясно чего он ждет: известий от Стерна, то есть громкого террористического акта. На самом деле ждет своей гибели. От Людовича избавятся, как от лишнего свидетеля, как столько Стерн выполнит задание. И вряд ли когда-нибудь полиция обнаружит останки Людовича, его тело или фрагменты тела.