Операция начнётся в полдень

Красин Олег

— «Третий», что там у вас? — с тревогой спросил Забелин — что случилось?

— Солнце сместилось и теперь стекла бликуют — ничего не видно.

Выскочив из машины, Сергей взглянул на окна кабинета Истоминой. И точно, стекла ее окон и окон соседних кабинетов были залиты ярким солнечным светом, который словно создавал огненную тонировку, не позволял сотрудникам наружки увидеть и зафиксировать, что происходит внутри.

В голове у Забелина пронеслись тысячи мыслей. Что делать, кому докладывать? Он должен немедленно принять

решение: производить захват или нет. В эти мгновения Сергей представил строгий взгляд Алексеева, торжествующую ухмылку Кислицына, озабоченного Шумилова. От его решения зависело, по какому руслу, возможно, потечет вся его жизнь завтра. Что сделать, как не ошибиться?

Драгоценные минуты, отпущенные на принятие решения, текли не останавливаясь. И их становилась все меньше.

Между тем оперативники и сотрудники наружки с камерой уже поднялись на нужный этаж, где находился кабинет Истоминой, и направились к её двери. Черепанов держал рацию наготове, ожидая команды. Сверху спускалось еще двое.

— Всем отбой! — сказал по рации Забелин, приняв после некоторых колебаний окончательное решение, — повторяю, всем отбой! Сворачиваемся и уходим.

Он не должен был рисковать — на карту поставлено слишком многое. Что если Соколовский явился пустой? Такую возможность Забелин обсуждал вчера с Шумиловым, ведь никаких агентурных данных о его намерениях дать взятку Красовской именно сегодня, кроме информации Ирэны у Сергея нет. Под техникой это тоже не проходило. В таких условиях ничего не оставалось, как свернуть операцию.

«Ничего, — подумал Сергей, — ничего еще не кончено. Все еще только начинается. Впереди аукцион по заводу — вот где будут интересные события! Так что, Екатерина Евгеньевна, это не последняя наша встреча. Придется вас скоро снова пригласить на тур вальса».

Реакцию на доклад о неудаче операции, Забелин, в общем и целом предвидел.

Шумилов нахмурился, ничего не сказал, но закурил открыто — не стал прятаться. Кислицын начал кричать, что напишет рапорт, что Забелин лишится погон, а то и вовсе вылетит из органов.

Однако больше всего его поразила реакция генерала.

Начальник Управления при докладе, на котором присутствовали все трое, встретил негодование Кислицына очень спокойно. Он посмотрел на него строго, своим тяжелым взглядом темно-синих глаз, которые, когда он впадал в ярость, светлели, делались почти белесыми. От этого взгляда полковник Кислицын сразу осекся, прервался на полуслове.

— Борис Иванович! — сказал Алексеев, — я понимаю ваше негодование из-за провала операции, но считаю, что майор Забелин поступил совершенно правильно. Если нет уверенности, что операция будет на сто процентов успешной — нечего соваться. Мы, я имею в виду органы ФСК, не в том положении, чтобы бездумно, безголово рисковать. Особенно сейчас, когда волна нападок на нас еще не спала. Поэтому, полковник Шумилов, я вам и говорил, что по делу «Стрекозы» надо работать крайне осторожно, ювелирно.

— Но… — попробовал возразить Кислицын.

— Без всяких «но»! А Забелин абсолютно прав, что отменил эту операцию. Она была не до конца подготовлена. Сергей Павлович сделал ошибку, что запланировал её, не имея на руках козырей, но, он же, все исправил. Будем считать инцидент исчерпанным. Ну, что — он окинул взглядом всех троих, — еще есть вопросы? Если нет — приступайте к работе!

После разговора с генералом Забелин засел у себя в кабинете за текущими документами, чтобы отвлечься от мыслей о провале операции. Неудача угнетала его, несмотря на слова ободрения от Шумилова и генерала.

Уже поздним вечером, он, ссутулившись, положил локти на стол, опустил голову и прикрыл утомленные глаза. Он напоминал себе древнего старца, бессильно присевшего у обочины дороги — в голове много знаний, много мудрых мыслей, но сил, проделать оставшийся путь уже не хватает. Он может так и остаться сидеть на краю дороги: одинокий, никому не нужный, обдуваемый холодным ветром, до тех пор, пока его не занесет пылью Вселенной.

События сегодняшнего дня не давали ему покоя. Когда и что пошло не так?

Казалось, ничто не должно было помешать успеху операции. А потом был этот пожар — пожар в стеклах кабинетов на втором этаже. Горячий, нестерпимо яркий отблеск нагретого стекла в кабинете Истоминой. Если бы Забелин был поэтом и мыслил образами, то сравнил бы эти горящие окна с пламенем, в котором сгорают мечты и планы. А может, этот солнечный свет, так внезапно появившийся, был знаком сверху? Предостерег от ошибочного шага? «Наверное, всё это к лучшему, как гласит известный трюизм», — устало раздумывал Забелин.

Он вспомнил, что у Цыганкова в сейфе стояла бутылка водки, и тогда с трудом поднявшись со своего места, отправился в его кабинет.

Как оказалось, Саша был на месте.

— Ба, Сергей Павлович к нам пожаловал! Так кажется, говорят в старинных пьесах? — пошутил Цыганков, — что-то у тебя вид не очень.

— Не говори! У тебя водка осталась?

— Вон как всё серьезно? У вас есть настроение? С устатку, так сказать?

— Ты, Санек, много говоришь. Короче есть или нет?

— Сейчас посмотрю. Но если нет — не вопрос, киоск за углом работает круглосуточно.

Открыв дверцу сейфа, Цыганков заглянул внутрь, извлек ополовиненную бутылку.

— Вот видишь, оказывается, есть еще порох в пороховницах. Столько хватит? Только закуски у меня нет.

Следом из сейфа Цыганков извлек два пластмассовых стаканчика.

— А ты что, тоже будешь? — удивился Сергей, видя на столе у приятеля документы, над которыми тот, по всей видимости, еще работал.

— Не бросать же товарища в беде! — с притворным сожалением вздохнул Цыганков — от этой работы уже голова пузырится.