Операция в зоне «Вакуум»

Тихонов Олег Назарович

Согласие участвовать в подпольной работе Тучин дал без колебаний и свое слово сдержал.

Д. Горбачев.

1

— Как видишь, важно все…

Было далеко за полночь. Павел, переодетый в сухое, стоял у порога, прислонясь спиной к печке и мучительно боролся с дремотой. На стене сонно вздрагивали тени. Свет керосиновой лампы высвечивал лобастый профиль старосты. Воспаленное лицо Горбачева казалось медным и непоколебимо спокойным. Пережив встречу с родными и изнурительную — на грани откровенности и риска — беседу с Тучиным, Горбачев все увереннее нащупывал свою обычную манеру говорить, смотреть, жестикулировать — раскинул на столе локти, сплел пальцы, провожал каждое свое слово усталым, ненавязчивым взглядом. Лишь изредка его глаза, беспомощно подобревшие, скользили по голубому, во всю переднюю стену, дивану, по ковровым оленям над кроватью, по широким проношенным половицам с выпуклыми сучками, и тогда, вдруг опомнившись, он добавлял в свой глуховатый голос ноты строгой деловитости.

— Все важно, — повторил Горбачев, — Побережье Онежского озера, Свирь, но в первую очередь — Петрозаводск, о котором почти ничего не известно. В ЦК просили выяснить: расположение и название воинских частей, зенитных установок, что поблизости от города. А также количество самолетов на аэродромах. — Выставил к лампе руки и неторопливо загнул палец. Раз.

— Режим в городе. Количество населения, отдельно гражданского, отдельно военного, заключенных в лагерях. Желательно фамилии политических заключенных, особенно коммунистов. Два.

— Какие финские органы находятся в городе, где они помещаются, фамилии и чины руководителей, место их жительства. Три.

— Какие предприятия работают и что выпускают. Четыре.

— Какие диверсионно-террористические акты были в городе против оккупантов. Пять.

— Подробно выяснить, каковы масштабы разрушений в городе, какие наиболее важные здания сохранились… Шесть…

«Петрозаводск — зона вакуума», — вспомнился Тучину Лаури Ориспяя. Он привычно подхватил больную руку и покачивал ее тихонько, словно заснувшего ребенка. Наконец поднял голову:

— Проникнуть в Петрозаводск и прижиться там?.. Черта с два.

— Они дали Петрозаводску название «"A"anislinna» — Онежская крепость.

— Онегоград, — поправил Тучин.

— По-фински линна — крепость, тюрьма.

— По-карельски — город. Они, Митя, не наивные люди. У них «Vapaa Karjala» — свободная Карелия, а ее столица — «"A"anislinna», Онегоград.

— Понятно. Нам важно одно: у стен этого града, крепости, тюрьмы сложили головы десятки наших разведчиков. Мне поручено сообщить… Точнее, ничего сообщать не поручено. Просто я не имею права на провал, и ты, Дмитрий, тоже такого права не имеешь.

Горбачев встал, вышел из-за стола, поправил на окне одеяло.

Все, что он говорил далее, прохаживаясь взад-вперед, принадлежало тайнам инструкций, и Тучин, надо думать, понял это, понял и расценил не иначе, как полное и безоговорочное доверие. Павел уловил его вздох — аж спина расширилась, увидел, как торопливо потянулась к сигарете рука, как весь он откинулся на стуле с какой-то радостной усталостью.

«Рановато ты расстегнулся, Дмитрий Михайлович, рановато. Не успел порог перешагнуть»…

Павел снял с груди автомат, ощупал в карманах бугры лимонок. Вспомнил, как Тучин отклонил его попытку остаться у ворот дома Горбачева, присмотреть подходы: «Не надо. Где сторож, там воруют». Горбачев почему-то согласился с ним. Может, потому, что шел домой. Или было ведомо Горбачеву нечто, что он не смог рассказать там, в выеме скалы между Залесьем и Ропручьем?

Сонно тикали ходики. Прохаживался взад-вперед Горбачев, и его тень то настороженно липла к стене, то, изломившись, лезла на потолок.

Староста баюкал руку. И в том, как он укачивал свою боль, было что-то необманное. Павел встал на одну свою раненую ногу, а в ней ничего не ныло. И тогда ему вспомнилось, как непохож был Тучин в половине двенадцатого ночи на того, который пришел в пять вечера. Без слов, запыхавшись, бросился к Горбачеву и обнял его. И долго не отпускал, держал в охапке, будто нашел то, что всю жизнь искал, и боялся будто, что все это возьмет и исчезнет…

Горбачев говорил, как диктовал. В Петрозаводске провалы, провалы, провалы… Дрожал под закопченным стеклом оранжевый клинышек фитиля. На дворе продрал глотку петух. Шло утро.

— Наверное, риск в чем-то перечеркивает опыт. — Горбачев вдруг резко, словно муху прихлопнул, ударил ладонью по столу. Встал, прошел к двери, обратно, снова к двери. — И с этим ничего не поделаешь. — Голос у Горбачева придавленно тихий. У него всегда такой голос, когда он жестко берет себя в руки. Он остановился у стола, засунул руки в карманы пиджака и не мигая смотрел на лампу.

— Без риска, понятно, нельзя. Но если при этом не срабатывает опыт, что же остается? Удача? Мало. Мало! Брать эту слепую стерву в поводыри… Нужно что-то новое, из ряда вон новое… Не молчи, говори, Тучин…

— Ответь мне на один вопрос, — откликнулся Тучин.

Ни тоном, ни жестом он не разделил, не поддержал тревоги Горбачева, его мучительного поиска пути меж крестов над неудачами предшественников. Казалось, вся его внимательность в течение этих многих минут была терпеливостью, под которой билось и дозревало давно найденное решение.

Ответив вопросом на вопрос, он невольно дал понять, что это решение есть, существует, оно, если хотите, — открытая дверь, к которой не надо ключа, но в которую постучать, извините, надо.

— Мне нужно знать, почему ты пришел именно ко мне. Мне нужно также знать, что думают обо мне в Центре. Ты должен сказать мне, какие получил в отношении меня указания… Я хочу игры с открытыми картами.

— Понимаю, — Горбачев присел к столу, устало, с напряженным усилием потер ладонью лоб. — Во-первых, знай, что я не заблудился, в лесу не аукал, абы кто откликнулся. На этот огонек, — он кивнул в сторону лампы, — пришел не случайно… Встреча с тобой предусмотрена оперативным заданием. Более того, она основа всей операции… Что знают о тебе в Центре? Думаю, все. Во всяком случае, об осторожности меня предупреждали — да, и довольно настойчиво… Для засланного в тыл разведчика ты сделал слишком блестящую карьеру… Что еще?.. Если б я не знал, что тебе важнее всего правда, не сказал бы, что тебя предложено ликвидировать, если… в общем, сам понимаешь… Сомнения в тебе сильные. Но еще больше нужда в тебе… Все. Что же касается лично меня…