Операция в зоне «Вакуум»
Шрифт:
Думай, Тучин, думай. Твой черед.
…Саастомойнен уже ждал его. Молча пожали друг другу руки и сели в машину.
Вчера Саастомойнен сообщил две новости: в октябре ему выпал двухнедельный отпуск, ему срочно надо в Петрозаводск оформить документы.
— Там, между прочим, спросят: «На кого оставишь комендантские обязанности?» Так я отвечу: «Есть один надежный человек». Надеюсь, я могу так заявить — а? Глаза Саастомойнена и спрашивали и посмеивались. Тучин не стал уточнять, в чем он сомневается, — в его надежности или согласии.
— При одном условии, — сказал с деловитостью торговца, который за полцены не уступит. — В Петрозаводск поедем вместе.
— Да? Зачем?
— Купить кое-что. Жене, детишкам да и себе. А то какой стороной ни поверни, весь в штампах «SA» [12] . А староста должен быть представителем народа, господин комендант.
— Пожалуй. И все?
— Нет. Аванс дадите. Марок девятьсот.
— Шестьсот.
Саастомойнен был жаден.
12
Suomen armeija — финская армия.
— Девятьсот.
— Черт с тобой, восемьсот — и по рукам!..
Километрах в пяти за Погостом встретились три газгена с солдатами.
— Куда это их?
— Полицейского убили.
— Надо же. Где?
— Под Матвеевой Сельгой.
— Кто убил?
— Разберутся.
Не без тревоги подумал о Горбачеве: ставят сети на ряпушку, а в них и судак попадается.
И еще подумал — почему Горбачев, зная, что он мимоездом будет в Шелтозере, ни слова не сказал о семье. Три года о нем ни слуху, ни духу. Не верит, или не хочет ставить под удар семью. Однако, он, Тучин, и сам не промах.
На перекрестке за школой остановил машину.
Прошел темные сени, нащупал и распахнул дверь. Четырнадцатилетняя Клавка, маленькая не по годам, тащила к столу самовар. За столом — мал мала меньше — все горбачевское потомство: Нинка, Юрка, трехлетний Борька. Глянули мельком и снова глаза в одну точку — туда, где в центре пустого стола алюминиевая миска с мелкой нечищенной картошкой. Перед каждым пясточка соли. Бесхлебица.
Анастасия стояла в сторонке, у вешалки, в незастёгнутой телогрейке, закинутыми за голову руками повязывала платок. Смотрела исподлобья, устало.
— Здорово! Куда собралась?.. А я еду мимо, дай, думаю, погляжу, как вы тут?..
— Ты по делу или как? Некогда мне, опаздываю. Мама-то что?
— Мама — хорошо, хорошо мама… А ты задержись-ка Анастасия.
Отвел ее на кухню, взял за плечи. С удивлением и завороженным страхом смотрела в его веселые глаза.
— Знаешь — что?
— Что?
— Дмитрий здесь.
— Господи! — рывком оглянулась и бросилась к двери. Едва уцепился за рукав:
— Да не здесь — там!.. Там… Жив, кланяется… А ты — ни звука никому, и вида чтоб не было!..
Вцепилась в пиджак, и тысяча вопросов в глазах.
— Все, все! Вот передать просил, — достал 800 марок, вложил в ее ладонь, зажал пальцы, повернулся и — бегом к машине…
…Вечером Тучин протянул пропуск белобрысому сержанту Петрозаводской военной полиции, что стоял в проходной гаража во дворе штаба управления Восточной Карелии.
— Кто нужен?
— Слесарь Антонов.
— Ты Антонов?
— Я.
— Финским и вепсским владеешь?
— Владею.
— Будешь у меня председателем колхоза и заодно переводчиком.
— Не справлюсь. И нога вот…
— Неважно, пошли, — приказал Саастомойнен.
Антонов родился в год революции. В 39-ом вступил в комсомол. А в 41-ом его не взяли в армию: нога не гнется. Последним, кто отказал ему, был начальник штаба формировавшегося в Шелтозере партизанского отряда Назар Иванович Самылин. Прости, говорит, какой разговор, в нашем деле лосиные ноги нужны.
В партизаны не приняли, в ополченцы на Свирь не пустили. А на пристани — столпотворение. Последний рейс. Увозили самое ценное — грузы республиканского банка и ребятишек из Шелтозерского детского дома.
Ушли с приятелем в лес, в сторону Качезера, попали в прочес. И вот комендант Саастомойнен: «Будешь у меня председателем»…
Руководил ремонтом конюшни в Федоровской, подвозкой сена, корчевкой кустарника на полях. На корчевке люди работали плохо, оставляли пни. С председателей выгнали.
Бросили на оборонные работы в Вознесенье. Заболел.
Направили учеником киномеханика в Видлицу, где размещался в ту пору штаб управления Восточной Карелии. В клубе собиралось человек 120—150 солдатни. Крутил «Февральский манифест» — подписка Александром I манифеста о предоставлении «независимости» Финляндии; лапатоссу — кинокомедию «Ану и Микко» — о том, как хорош мир, где у бедной девушки есть шанс выйти за богатого. Часто в дикторском переводе шли фильмы киностудий Германии. Сеансы начинались с еженедельных обозрений — «вохеншау». В течение двадцати минут экран убеждал зрителей в близости победы.
Непобедимые немецкие танки, загорелые, запыленные, с закатанными по локоть рукавами непобедимые немецкие солдаты… И — поля, усеянные трупами русских, колонны военнопленных.
Затем основной фильм: «Девушка моей мечты», «Король-ротмистр» или «Улица Большой Свободы, 7» — о приключениях веселых гамбургских моряков. Красивая жизнь, красивые женщины с красивыми ногами, бедрами, бюстами — награда, которая ждет победителя.
Киномехаником был высокий, узколицый финн, крестьянин из-под города Турку, веривший во все, что крутил. Жил с ним на положении лакея в одной комнате, прямо при Доме культуры.