Операция «Возвращение». Том 2
Шрифт:
— Да-да. Сейчас оклемаюсь, — кивнул я, опираясь на раковину. А мысленно добавил: «Надеюсь, что оклемаюсь, а не развалюсь на ходу».
«Hast, hast! Zolde shar afer sendsher phatoon!» — резкий крик командира Хеймдрамцев просочился из коридора. Сразу вслед за ним послышался топот тяжелых ботинок. Солдаты вовсю готовились к бою. Готовились сеять смерть. Не только среди уродов, но и среди тех, кого когда-то можно было назвать человеком. Пусть старого, давно вымершего и одичавшего вида, но всё-таки…
Короткий взгляд на серую форму, развешенную на стуле. Дагор. Не успел поносить, а уже от нее воротит. Прошлая, Директоратская, перемазана в крови таких же бедолаг, как и я сам. Болванчиков, с промытыми пропагандой мозгами, сражавшихся
— А почему ты решила помочь с внутренней безопасностью? — спросил я Ани. Спросил, чтобы хоть как-то развеять напряженную тишину и отвлечься от невеселых, но крайне назойливых мыслей, — Ты же вроде была всегда против подобной слежки.
— Не можешь победить — возглавь, — пожала плечами девушка, надевая куртку, — На самом деле настаивать на этой позиции немного… Лицемерно, после того, чем я сама занималась.
— Да брось, — отмахнулся я, вешая пистолет на пояс, — Там были причины. И причины вполне понятные. А тут?
— Тоже причины, — покачала головой девушка, — Ещё более банальные, наверное. Помнишь, ты говорил: «Если не мы, то кто?» Тут то же самое. Не хочу, чтобы из-за моего бездействия пострадали люди. К тому-же, — она замялась, — Я верю в тебя. Верю, что ты не дашь попасть этой информации в плохие руки. Вот.
В комнате повисла напряженная тишина, в которой, казалось, можно было различить едва слышное ритмичное полязгивание моего сердечного импланта. Глупость, конечно. Какой может быть лязг у синтетического сердца.
— Что ж, благодарю за доверие, — хмыкнул я, сгребая со стола Шельку и вручая ее девушке — Ладно, пойдем. Времени у нас мало.
В коридоре уже было пусто. Большая часть личного состава сейчас либо погружалась в бронетранспортеры, либо уже направлялась к точкам боевого контакта. На базе оставалось лишь небольшое охранение, автоматические оборонительные системы да часть командования. Мы ставили себя в довольно уязвимую позицию, но и тварям вряд-ли будет до нас дело, когда на их территорию вторгнутся десятки тысяч боевых дронов, уничтожающих все живое на своем пути.
Лифт медленно тронулся вверх. В стенах гудели электромоторы, наполняя внутренности кабины тихим, монотонным гулом. И в этом гуле напряженным маревом висели невысказанные мысли.
— Слушай, — наконец решила нарушить молчание Ани, — Ты точно уверен, что мы все делаем правильно? Что единственный выход — уничтожить тварей и им сочувствующих? Просто… У них же есть предводители. Предводители которые явно обладают вполне понятным и довольно близким нам мышлением. Мы уже дважды их победили. Уже продемонстрировали свои возможности. Может быть, стоит начать переговоры, чтобы избежать дальнейшего кровопролития? Прийти к какому-то взаимному паритету?
Мда. Всё-таки этот вопрос прозвучал. И теперь мне нужно дать на него ответ. Убедить ее, что да, это единственный возможный для нас выход. Вот только её? Или все же себя?
— Ты — труп, — коротко бросил я.
— Почему? — девушка скрестила на груди руки и просверлила меня недовольным взглядом.
— Сомнения. Попытка очеловечить противника.
— Всё равно не понимаю, — покачала головой Ани.
Странно. Вроде прошла уже через первый бой. И рука у нее в нужный момент не дрогнула. А мышление осталось, как у цивила, войну видевшего разве что в фильмах, да игровых симуляциях. Может, все дело в том, что врагом были агрессивные животные, а не люди?
Двери лифта открылись. Мы вышли в верхний коридор. Тут тоже было пусто. Лишь несколько дронов стояли у входов, то и дело, водя из стороны в сторону стволами роторных иглометов.
— Как думаешь, почему солдат перед первой их отправкой на фронт, помимо накачки пропагандой, до полубессознательного состояния задрачивают на учениях и стрельбах?
— Улучшение навыков и
— Отчасти ты права. Но, не только ради этого, — я замолк, пытаясь подобрать нужные слова, — Понимаешь… Убивать первого человека — это очень тяжело. Наши мозги устроены так, что мы испытываем чуть ли не физическую боль от причинения вреда представителю нашего вида. Если этого не происходит, то человек, скорее всего, уже двинут на всю голову. Такому место в клинике психологической коррекции, а не на фронте, — Вдох. Между стальными створками гермодверей комплекса появилась небольшая щель, в которую тут же ворвался ворох мелких снежинок, — Основная задача тренировок — довести наши действия в стрессовой ситуации до рефлекторного уровня. Автоматизма. Чтобы в момент истины руки успели сделать свое дело раньше, чем включится блок в мозгу. А если не успеют… — я снова замолчал, натягивая на лицо маску респиратора. Холодный воздух обжигал глотку, да и снежная пурга то и дело пыталась забиться во все доступные отверстия, — Они трупы. Достаточно одного врага, у которого не дрогнет рука или окажется боевой опыт, чтобы положить всё отделение зеленых. По крайней мере, на моей памяти не выжил ни один засомневавшийся. Кстати, именно поэтому в горячие точки отправляют в первую очередь пробирочников, а не обычных людей, пришедших на службу с гражданки. У них в курсе обучения может не успеть выработаться рефлекс, да и внутренний моральный стержень, не адаптированный под условия войны, может сыграть роль стопора. В нас закладывают иную мораль да и рефлексы вырабатываются с детства. В момент истины, как правило, ни у кого не дрожит рука.
— А потом? — робко спросила девушка.
— Потом плохо, — коротко бросил я, — Мозги все равно берут своё. Мне до сих пор иногда снится мой «первый». Даже лица его не видел. Только визор. Но самого себя так не обманешь, — мимо пробежали два офицера, опаздывавших на собрание. Мы с Ани тоже задерживались, но торопиться мне совсем не хотелось. Пять минут сейчас погоды не сделают, — Тогда помогла идеологическая накачка. Благодаря ей, по крайней мере, перед самими собой у нас было оправдание.
— Это неправильно, — тихо, но твердо сказала Ани, — Так не должно быть. Они ведь просто ломали вам психику. А как же права человека?
На губы сама собой наползла грустная ухмылка. Ухмылка бывшего патриота, который узнал немного больше положенного и разочаровался в государстве, за которое проливал кровь. Который, выяснил, что не защищал человечество, как ему всегда внушали, а по-сути просто убивал себе подобных ради чьих-то корыстных целей.
— Кто-то должен разгребать дерьмо, чтобы люди с незапятнанными руками потом имели возможность рассуждать о правах человека, и о том, что правильно, а что нет, — мрачно бросил я, — Но разговор вообще был не об этом. В глобальной войне работают те же принципы, что и в быстротечном бою. Мы не можем позволить себе сомневаться. Если начнем мы — начнут и бойцы. Начнут они, и мы все проиграем. А если проиграем мы — погибнут миллионы людей. Войны не выигрываются сомнениями.
— Я понимаю, — голос девушки нервно подрагивал, — Но мне страшно. Мы ведь не превратимся в таких же кровожадных уродов, с какими воюем?
— Нормальная реакция, — пожал плечами я, — Война — в принципе страшная вещь. И после нее руки не могут остаться чистыми. Какие бы благородные мотивы нами ни двигали. Главное — не забывать, зачем и ради кого мы все это делаем, — а затем обнял ее и тихо добавил, — Не бойся. Все будет хорошо.
Вокруг штаба царило оживление. Младшие офицеры отдавали команды. Солдаты грузили ящики с иглами и гранатами в четыре броневика, готовя их к отправке на фронт. Дверь уже поставили на место, и, судя по массивному металлическому листу, наваренному прямо поверх створки — основательно укрепили. Не исключено, что и в стены встроили электрические или тепловые ловушки. Разумное решение. А то в прошлый раз мы остались практически без охраны.