Опередить Господа Бога
Шрифт:
Она спросила: в этом точно не было ничего плохого?
«Нет, конечно, — сказал ты. — Он же никого не бил, не пинал, не издевался. Говорил: „Один — два — три — сто — сто один — тысяча — две тысячи — три тысячи — четыре тысячи — девять тысяч один…“ Сколько нужно времени, чтобы сосчитать до десяти тысяч? Десять тысяч секунд, неполных три часа. А поскольку это были люди и надо было их разделить, построить и т. д., времени уходило больше. Ровно в шестнадцать эшелон отправлялся, а он заканчивал работу. Но все это не имеет значения, — повторил ты, — поскольку приговорили его не за это. Ему назначили срок: принести деньги до шести вечера. Когда он вернулся с работы, двое ребят красили двери поблизости, чтобы можно было наблюдать за
Она спросила: «Как вы думаете, ему было очень страшно? Сколько все это продолжалось?»
Ты угостил ее сигаретой и заверил, что он не успел испугаться. Это была быстрая, легкая смерть, куда легче, чем у стольких других людей.
«Почему он открыл им дверь? — спросила она. — Почему вернулся? Мог ведь не прийти, спрятаться. Зачем он вообще вернулся после работы домой?»
«Потому что ему в голову не пришло, что его предостерегли всерьез, — объяснил ты ей. — Что эти евреи, которых он пересчитывает, которые так спокойно, без слова протеста, позволяют себя пересчитывать, могут решиться на такое».
«Он бы все равно погиб, — сказала она. — Почему вы не позволили ему погибнуть достойно, по-человечески, не так бессмысленно?.. И вообще, какое вы имели право выбирать для него смерть?»
На лице у нее выступили красные пятна, руки дрожали; ты старался говорить спокойно. «Мы не для вашего отца выбрали смерть. Мы выбрали смерть для себя и для тех шестидесяти тысяч евреев, которые еще были живы. Смерть вашего отца была всего лишь следствием этого выбора. Печальным следствием, мне правда очень жаль…»
И еще добавил: «Вы ошибаетесь: смерть вашего отца не была бессмысленной. Наоборот. После этого приговора больше ни разу не случилось, чтобы кто-то отказался дать нам деньги на оружие».
Итак…
Акция закончилась, ты остался жив…
— В гетто осталось шестьдесят тысяч евреев. Эти теперь уже понимали, что означает «депортация» и что ждать больше нельзя. Мы решили создать единую для всего гетто военную организацию, что, кстати, было непросто, так как никто друг другу не доверял: мы не доверяли сионистам, сионисты — нам, но теперь это уже не имело значения. Мы создали единую боевую организацию, ЖОБ.
Нас было пятьсот человек. Но в январе немцы снова провели акцию, и из пятисот осталось восемьдесят. В той январской акции люди впервые отказывались идти на смерть добровольно. Мы застрелили несколько немцев на Мурановской, Францисканской, Милой и Заменгофа, это были первые выстрелы в гетто, и они произвели сильное впечатление на арийской стороне: дело было еще до крупных вооруженных акций польского Сопротивления. Владислав Шленгель, поэт, который в гетто писал стихи и страдал комплексом «покорной смерти», успел еще написать об этих выстрелах стихотворение. Называлось оно «Контратака»:
…Слышишь, немецкий Бог, как молятся в жутких домах евреи, сжимая в руке кто дубинку, кто жердь. Пошли нам, Господь, кровавую битву и в битве кровавой мгновенную смерть. Пусть наши глаза на краю могилы не видят, как рельсы бегут в никуда, но нашим ладоням дай, Господи, силы. […] Словно алые, точно кровь, маки, на Муранове, Низкой, Милой рдеют цветы нашей контратаки в дулах бьющих без промаха ружей, а в закоулках Островской и Дикой — на тропках наших лесов партизанских — хмель этой битвы нам головы кружит…Точности ради
Группа Анелевича, которую вели на Умшлагплац и у которой оружия не было, бросилась на немцев с голыми руками. Группа Пельца, восемнадцатилетнего паренька, печатника, которую привели на площадь, отказалась садиться в вагоны, и ван Эппен, комендант Треблинки, расстрелял их всех — шестьдесят человек — на месте. Радиостанция имени Костюшко, помню, тогда призывала народ к борьбе. Какая-то женщина кричала: «К оружию! К оружию!» — на фоне звуковых эффектов, похожих на щелканье затворами. Мы гадали, чем они там щелкают, — у нас к тому времени на всех было шестьдесят пистолетов.
15
Военная организация, в 1942–1943 гг. действовавшая в оккупированной Польше под руководством Польской рабочей партии (ППР); 1 января 1944 г. реорганизована в Армию Людову (АЛ).
— А знаешь, кто это кричал? Рыся Ханин.
На радиостанции в Куйбышеве Рышарда Ханин [16] тогда читала сводки, стихи и призывы. Не исключено, что именно она призывала вас к оружию… Но настоящими затворами они там не щелкали. Рышарда говорит, что по радио ничто не звучит так фальшиво, как подлинные звуки…
— Как-то Анелевич захотел добыть еще один револьвер. Он убил на Милой веркшуца [17] , а во второй половине того же дня приехали немцы и в отместку забрали всех с улицы Заменгофа — от Милой до Мурановской площади, несколько сот человек. Мы были ужасно злы на него. Хотели даже… Впрочем, это не важно.
16
В 1943 г. в Куйбышеве формировалась польская армия из заключенных, освобожденных из советских лагерей, и ссыльных. Рышарда Ханин (1919–1994) — польская драматическая актриса и педагог.
17
Охранник (от нем. Werkschutz — охрана промышленных предприятий).
В том доме, с которого немцы начали, на углу Милой и Заменгофа, жил мой товарищ, Хеннох Рус. (Это ему, кстати, обязана своим созданием единая боевая организация в гетто: обсуждение затянулось на много часов и голосовали несколько раз, но все без толку, потому что каждый раз оказывалось столько же голосов «за», сколько и «против». В конце концов именно Хеннох изменил свою точку зрения, поднял руку, и было принято решение создать ЖОБ.)
У Хенноха Руса был сынишка. В начале войны малыш заболел, потребовалось переливание крови, я дал ему свою кровь, но сразу после переливания ребенок умер. По всей вероятности, шок от чужеродной крови, такое иногда бывает. Хеннох смолчал, но с тех пор стал меня избегать: как-никак моя кровь убила его ребенка. И только когда началась акция, сказал: «Благодаря тебе мой сын умер дома, как человек. Спасибо тебе за это».
Мы собирали оружие.
Тайком переправляли его с арийской стороны (силой забирали деньги у разных организаций и частных лиц), а также выпускали листовки — наши девушки-связные развозили их по Польше…
— Сколько вы платили за револьвер?
— От трех до пятнадцати тысяч. Чем ближе к апрелю, тем дороже: спрос на рынке возрастал.
— А сколько платили за то, чтобы спрятать еврея на арийской стороне?
— Две, пять тысяч. По-разному. В зависимости от того, похож ли был человек на еврея, с акцентом говорил или без, мужчина это был или женщина.