ОПХ
Шрифт:
– К стыду своему я об этом никогда не думал. Какой я после этого парторг?! Слушай, я к тебе на днях забегу, ты мне всё это наглядно покажешь, а я подумаю, что делать. Ну ладно, успехов! – сказал Данилюк, вставая. – Молодец! Думаешь, имеешь собственное мнение. Это хорошо.
– Полчаса назад директор сказал мне, что наоборот, очень плохо, что я имею своё мнение и шибко умничаю.
– Вижу, ты уже конфликтуешь с ним. Я давно с ним в контрах. Хотя бы по его любимому детищу, сенажным башням. Говорил я ему: «Попробуй
– А меня послал делать установку активного вентилирования сена. Пойду.
– Успехов. Надеюсь, на этот раз выйдет полезная штука.
– Не уверен.
Дождь перестал, но тучи шли и шли, тяжёлые, тёмнобрюхие, каждую минуту готовые обрушить на землю свой груз.
Для работы я, было выбрал, асфальтированную площадку перед новой мастерской, которую тут же начал очищать от нанесённой грязи. Пришёл сварщик Костя Петухов, закурил и стал внимательно смотреть, как я работаю. Почему-то захотелось дать ему по кумполу.
– Мало того, что ты опоздал на десять минут, ты ещё и курить столько же собираешься?!
– Я сварщик, моё дело варить, – парировал он.
– Что делать рабочему, если дерётся мастер?
– Не знаю. А вы это к чему?
– В школе не учился? Поэму Маяковского «Владимир Ильич Ленин» не читал?
– Вроде читал. Забыл уже.
– Я к тому: «что делать рабочему», Владимир Ильич разъяснил. А вот что делать мастеру, если нагличает рабочий?
– Чё это я нагличаю?! Мне покурить надо перед работой. У меня организм такой.
К складу шла Зина. Я бросил скрести грязь и засмотрелся на её стремительную походку, на стройные ноги в облегающих сапожках.
– Зинка вон на двадцать минут опоздала, и ты – ничего, я на десять минут, так сразу караул!
– Она в восемь приходит и в семь вечера уходит. А ты работаешь с девяти до пяти.
– Ну, конечно! Она одна по десять часов работает! Мне случалось и до часу ночи работать! И сейчас останусь, если надо будет.
– Ну всё! Будет с начальством препираться! Поехали за материалом!
– Ты мне подсобника давай! Как без подсобника железо ворочать?!
– Дам я тебе, дам подсобника.
– А кого дашь? Вакула хрен пойдёт, Тарбинис старик, Василий Григорьевич —токарь, без токаря нельзя, Золотов справку покажет, что у него радикулит, Пухов себе цену знает – на весь район один такой мастер – ему западало в подсобники идти. Остаются Шнайдер, да Володька Денисенко. Ты бы похлопотал о втором сварщике, запурхался я.
– Ещё какие пожелания имеются?
– Имеются. Давай уж в мастерской варить. Под дождём не много наваришь. Всё равно ведь на сеновал её тащить, бандуру эту. Какая разница, с улицы или из цеха.
– Резонно.
Я завёл закреплённый за мастерской тракторишко Т-40, и со сварщиком и безотказным Адамом Адамовичем поехал за материалом. Работа закипела.
Приехал директор,
– Ты зачем, мать твою, швеллер взял?! Я его на склады берегу!
– Павел Андреевич, – сказал я, изо всех сил стараясь казаться спокойным, – потрудитесь быть корректным. Я не Саблин и не Лукашов, терпеть от вас брань не намерен.
– Послушай, Мельников! Я буду относиться к тебе, как ты того заслуживаешь. Не сделаешь за завтрашний день установку, получишь по полной программе!
И не дожидаясь моего ответа, сел в «уазик» и уехал.
– Плюнь! – сказал Костя. – Пусть орёт, а ты – как с гуся вода. Говори про себя: «Пошёл ты …» Меня сколько раз прорабатывали, а я ничего, набычусь, молчу и посылаю про себя. Во как помогает!
– А я не дам себя оскорблять. Будет оскорблять, брошу всё и уеду.
– Его тоже можно понять, – сказал Адам Адамович, – с него спрашивают, он с нас спрашивает. А с нами по-другому нельзя. Попробуй с Вакулой по-хорошему… Или с моим Петькой. Я и в морду ему давал, а всё бесполезно. Нам мужикам волю давать нельзя.
Рабочий день кончился. Мимо нас прошла Зина.
– Я пойду, Владимир Александрович? Всё равно в поле сегодня никто не работает, – сказала она. – Вряд ли я понадоблюсь.
– Да конечно! – согласился я. – Ну а мы? Поработаем ещё?
– Давай. Слышал, он предупредил, что завтра последний срок, – сказал Костя.
Шнайдеры
Мы работали до позднего вечера, пока сумерки в мастерской не сгустились до темноты туч на небе.
– Ну хватит на сегодня, – сказал Костя, – а то жена заревнует. Если что, засвидетельствуйте, что я был с вами, а не с Зинкой.
– Хороший ты парень, Костя, а это напрасно сказал. При чём тут Зина?
– Не обращай внимания! Я ведь дурак. Иногда что попало несу…
– Иногда «за что попало» можно и схлопотать.
– Схлопотать? За Зинку что ли? Никак уже втюрился?!
– Ой, дурак!
– Так я ведь уже сказал, что дурак!
Костя отправился в свою сторону, а я пошёл с Адамомом Адамовичем, потому что нам было по пути.
– Столовая, наверно, закрыта, – сказал он.
– Наверно, – согласился я.
– А ты не евши. Зайдём к нам, перекусим. Молоко заодно заберёшь.
– Спасибо. Не откажусь, – сказал я, под аккомпанемент завывания в своём брюхе.
Держась за штакетник, мы с Адамом Адамовичем пробрались по чавкающей жиже мимо замызганного до крыши «отцова» трактора, и во дворе Шнайдеров, где резко пахло ацетоновой краской, интенсивно потопали о дорожку из серой плитки, оббивая сапоги от налипшей грязи.
Регина Кондратьевна в чёрном блестевшем от дождя непромокабле с капюшоном на голове ещё сидела под коровой. Струйки молока прошивали поднимавшуюся над кромками ведра белую пузырчатую пену.