Опиумная война
Шрифт:
И пусть она выглядела смертной, ее голос шел отовсюду, зарождался внутри Тюра, вибрировал в его костях. Существовал только этот голос, пока она не позволила говорить и Тюру.
— Зачем вы это делаете? — прошептал Тюр.
— Прошу, не спрашивай о мотивах хищника, — прошипело существо в виде Су Дацзы. — Мертвые не спрашивают живых. Смертные не бросают вызов богам.
— Я убивал ради вас, — сказал Тюр. — Я бы сделал для вас что угодно.
— Я знаю, — ответила она и погладила его по лицу. Голос был наполнен печалью, и на мгновение снова прозвучал как
Она столкнула его за борт.
Когда тонешь, боль приходит из-за сопротивления, понял Тюр. Но он не сопротивлялся. Его тело было парализовано, он даже не мог зажмуриться, чтобы избавить глаза от жжения соленой воды.
Тюр не мог сделать ничего, только умереть.
Он снова погрузился во тьму. Обратно в глубины, где не слышно звуков, где ничего не видно и ничего не чувствуешь, где ничто не живет.
Обратно в мягкую неподвижность утробы.
Обратно к матери. Обратно к богине.
Смерть шамана не осталась незамеченной в мире духов. Осколки Тюра подняли психическую волну по всему царству неизведанного.
Это волну ощутили даже на пиках гор Удан, где стояла скрытая от всего мира Ночная крепость. Ее ощутил и Провидец из Странных детей, потерянный сын последнего настоящего хана Глухостепи.
Бледнокожий Провидец перемещался в мир духов с такой легкостью, как будто входил через дверь, и когда искал в нем своего командира, то видел лишь тьму и разбитые очертания человеческого тела. На далеком горизонте будущего он видел землю, затянутую дымом и огнем. Видел эскадры кораблей, пересекающие узкий пролив. Видел начало войны.
— Что ты видишь? — спросил Алтан Тренсин.
Седовласый Провидец поднял голову к небесам, и стали видны длинные, неровные шрамы, сбегающие по бокам бледной шеи. Он рассмеялся резким, каркающим смехом.
— Его больше нет, — ответил он. — На самом деле нет.
Алтан сжал пальцами плечо Провидца.
Глаза Провидца распахнулись. За тонкими веками была лишь белизна. Ни зрачков, ни радужки, ни капли цвета. Лишь белый гористый ландшафт, похожий на свежий снег, просто пустота.
— Я видел гексаграмму.
— Расскажи, — потребовал Алтан.
Провидец повернулся к нему.
— Я видел три истины. Первая: мы стоим на пороге войны.
— Это мы уже знаем, — сказал Алтан, но Провидец его перебил:
— Вторая: враг тот, кого мы любим.
Алтан окаменел.
— Третья: Тюра больше нет.
Алтан проглотил комок в горле.
— Что это значит?
Провидец взял его руку, поднес к губам и поцеловал.
— Я видел конец всего сущего, — сказал он. — Форма мироздания изменилась. Боги входят в людей, чего не делали уже давно, очень давно. Тюр не вернется. Теперь Странные дети отвечают перед тобой, и только перед тобой.
Алтан медленно выдохнул. Он ощущал и горе и облегчение. У него больше нет командира. Нет, не так. Он сам стал командиром.
«Теперь Тюр не сможет меня остановить», — подумал он.
Смерть Тюра почувствовал и Страж, который все эти годы был и не жив, и не мертв,
Страж был сломлен и сбит с толку, он многое о себе позабыл, но никогда не мог забыть одного — вкуса яда Гадюки.
Страж почувствовал, как ее древняя сила проникает в пустоту, отделяющую их друг от друга и в то же время связывающую. Он поднял голову к небу и понял, что враг вернулся.
Волну почувствовала и ученица Синегарда, медитировавшая в одиночестве, пока ее однокурсники спали. Она нахмурилась, ощутив что-то неприятное, но так и не поняв, что это.
Она в очередной раз задумалась, что будет, если она не послушается наставника, проглотит маковые зерна и снова поговорит с богами.
И не только поговорит. Если заберет одного бога с собой.
И хотя ей запретили призывать Феникса, это не мешало Фениксу призывать ее.
«Скоро, — шептал Феникс в ее снах. — Скоро ты призовешь меня, мою силу, и когда придет время, ты не сможешь устоять. Скоро ты отбросишь предупреждения Женщины и Стража и упадешь в мои пылающие объятия. Я сделаю тебя великой. Сделаю тебя легендой».
Она пыталась этому сопротивляться.
Пыталась отбросить все мысли, как учил ее Цзян, избавиться от гнева и пламени в голове.
Но не смогла.
Да и не хотела.
В первый день седьмого месяца возникла еще одна заварушка на границе — между Восемнадцатым батальоном армии Федерации и никанским патрулем провинции Лошадь, граничащей на севере с Глухостепью. После шестичасового боя стороны договорились прекратить огонь. Ночь прошла в шатком перемирии.
На второй день солдат Федерации не вернулся из утреннего патруля. После тщательных поисков в лагере мугенский генерал пограничного города Муриден потребовал от никанского генерала впустить их в лагерь для обыска.
Никанский генерал отказался.
На третий день император Федерации Муген Риохай отправил императрице Су Дацзы с почтовым голубем официальное требование вернуть солдата в Муриден.
Императрица вызвала в тронный зал Синегарда двенадцать наместников и размышляла семьдесят два часа.
На шестой день императрица официально ответила, что Риохай может подтереться.
На седьмой день Федерация Муген объявила войну Никанской империи. По всему острову в форме лука женщины рыдали от радости и покупали портреты императора Риохая, чтобы повесить в домах, мужчины записывались в резервисты, а дети с криками бегали по улицам — страна наконец-то удовлетворит свою жажду крови.
На восьмой день в порту Муриден высадился батальон солдат Федерации и вырезал город. Ополчение провинции оказало сопротивление, и мугенцы приказали собрать и застрелить всех мужчин Муридена, включая грудных младенцев.
Женщин пощадили только из-за спешки — армия торопилась двинуться вглубь страны. По пути батальон грабил деревни, забирал зерно и лошадей. А тех, кого не могли взять с собой, убивали. Им не нужны были пути снабжения. Они брали все необходимое по дороге. Солдаты победным маршем шли к столице.