Опиумная война

Куанг Ребекка

На тринадцатый день в кабинет Цзимы Лайн в академии прилетел почтовый орел. Сообщение гласило:

«Провинция Лошадь пала. Муген приближается к Синегарду».

— Это уже интересно, — сказал Катай.

— Да, — отозвалась Рин. — Страну вот-вот захватит наш старый враг, нарушив перемирие, которое два десятилетия поддерживало хрупкую геополитическую стабильность. Еще как интересно.

— По крайней мере, без работы мы не останемся. Всем нужны солдаты.

— А ты не мог бы относиться к этому менее легкомысленно?

— А

ты не могла бы быть менее унылой?

— Мы не могли бы работать быстрее? — спросил магистрат.

Рин и Катай переглянулись.

Оба предпочли бы любое другое занятие, чем помощь в эвакуации гражданских. Поскольку Синегард находился слишком далеко на севере, чтобы оставаться в безопасности, чиновники императрицы переезжали в военную столицу, город Голин-Ниис на юге.

Когда прибудет батальон Федерации, Синегард превратится в город-призрак. Город солдат. В теории это означало, что Рин и Катай занимались крайне важной работой — обеспечивали выживание центрального руководства империи, даже если падет столица.

На практике это значило, что им приходилось иметь дело с разжиревшими и раздражающими городскими бюрократами.

Катай попытался запихнуть в фургон последний ящик и покачнулся под его весом.

— Что здесь? — спросил он, примостив ящик к бедру.

Рин быстро помогла Катаю загрузить ящик в фургон, который уже накренился от веса имущества магистрата.

— Мой чайный сервиз, — объявил магистрат. — Видите маркировку на боку? Осторожнее, не переверните.

— Чайный сервиз? — не веря своим ушам повторил Катай. — И сейчас ваш чайный сервиз — приоритетный груз?

— Это подарок моему отцу от Дракона-императора, да покоится его душа в мире. — Магистрат осмотрел нагруженный фургон. — Кстати, я тут вспомнил — не забудьте вазу из внутреннего двора.

Он с мольбой посмотрел на Рин.

Она разомлела на полуденной жаре, вымоталась, несколько часов запихивая все содержимое поместья магистрата в несколько плохо подготовленных фургонов. Она отметила, как смешно дрожит челюсть магистрата, когда тот говорит. При других обстоятельствах она бы указала на это Катаю. При других обстоятельствах Катай посмеялся бы.

Магистрат снова махнул в сторону вазы.

— Аккуратней с ней. Она древняя, как Красный император. Лучше поместить ее в глубине фургона.

Рин пораженно уставилась на него.

— Простите? — сказал Катай.

Магистрат посмотрел на него.

— Что такое?

Катай фыркнул, поднял ящик над головой и бросил его на землю. Тот упал с гулким стуком, а не с громким звоном, как рассчитывала Рин. Деревянная крышка соскочила. Из ящика вывалилось несколько симпатичных фарфоровых чашек с прекрасным цветочным узором. Несмотря на падение, они не разбились.

Тогда Катай довершил начатое доской.

Разбив чашки, он откинул с лица кудри и повернулся к взмокшему магистрату, скрючившемуся на сиденье, как будто испугался, что Катай врежет и ему.

— Идет война, — сказал Катай. — И вас эвакуируют, потому что по какой-то причине, которая известна

одним богам, вы важны для выживания страны. Так занимайтесь своим делом. Подбодрите людей. Помогите нам поддерживать порядок. А не упаковывайте гребаные чашки.

За несколько дней академия превратилась из учебного заведения в военный лагерь. Повсюду сновали солдаты в зеленой форме Восьмой дивизии из ближайшей провинции Овца, и студенты влились в ее ряды.

Солдаты ополчения были резкими и грубоватыми. Студентов они принимали с неохотой, постоянно давая понять, что тем не место на войне.

— Все дело в чувстве превосходства, — предположил Катай. — Большинство солдат никогда не были в Синегарде. Это как работать с человеком, который через три года станет твоим командиром, хотя у тебя больше боевого опыта на десятилетие.

— У них тоже нет боевого опыта, — сказала Рин. — В последние двадцать лет у нас не было войн. Они еще меньше нас знают, что делать.

Катай не стал с этим спорить.

Появление Восьмой дивизии означало возвращение Рабана, получившего задание эвакуировать из города и гражданских и первокурсников.

— Но я хочу драться! — возмутился студент, едва достающий Рин до плеча.

— А толку-то от тебя, — ответил Рабан.

Первокурсник вздернул подбородок.

— Синегард — мой дом. Я буду его защищать. Я не младенец, и меня не нужно сопровождать, как толпу испуганных женщин и детей.

— Ты защищаешь Синегард. Защищаешь его жителей. Ты в ответе за этих женщин и детей. Твоя задача — обеспечить, чтобы они добрались до горного перевала. Это серьезное задание.

Сопровождая первокурсников к воротам, Рабан поймал взгляд Рин.

— Боюсь, кое-кто из первокурсников прокрадется обратно, — тихо сказал он.

— Они вызывают восхищение, — ответила Рин. — В город вот-вот вторгнется враг, а они думают только о том, как его защитить.

— Просто по глупости, — как всегда спокойно отозвался Рабан. Он выглядел усталым. — Сейчас не время для героизма. Идет война. Если они останутся, то погибнут.

Для студентов составили план эвакуации. В случае падения города им следовало бежать по малоизвестному ущелью с другой стороны долины и присоединиться к остальным гражданским в горном укрытии, куда не дотянутся батальоны Федерации. Этот план не включал наставников.

— Цзима не верит в нашу победу, — сказал Катай. — Весь преподавательский состав погибнет вместе с академией.

— Цзима просто осторожничает, — заявил Рабан в попытке поднять им настроение. — Сунь-цзы говорил, что нужно готовиться к любому развитию событий.

— Сунь-цзы также говорил, что когда пересекаешь реку, нужно сжигать мосты, чтобы армии не пришли в голову мысли об отступлении, — сказал Катай. — А это мне кажется очень похожим на отступление.

— Благоразумие отличается от трусости, — сказал Рабан. — А кроме того, Сунь-цзы писал, что никогда не следует атаковать загнанного в угол противника. Тогда тот дерется яростнее, чем можно вообразить. Потому что ему нечего терять.