Опричнина. От Ивана Грозного до Путина
Шрифт:
А вот когда Иван Грозный в нарушение православных канонов вступил в 1573 г. в четвертый брак, то никто не посмел требовать отказа от этого брака. Тогдашний митрополит выпустил специальное постановление, где царю разрешался четвертый брак с тем условием, чтобы никто из подданных не посмел следовать его примеру [407] . На царя, правда, при этом налагалась епитимья: в течение года ему запрещалось входить в церковь иначе, как во время праздника Пасхи, а потом еще в течение года он должен был, как грешник, при посещении церкви стоять на коленях. Но в церковном решении содержалась лазейка: а пойдет царь «против недругов… за святые церкви Божии – епитимью разрешити»; с учетом того, что война шла постоянно, наказание становилось символическим [408] .
407
Костомаров
408
Скрынников Р. Г. Иван Грозный. С. 381.
Здесь надо сказать о предыстории этого четвертого брака, имевшего большое значение в возвышении некоторых известных персонажей русской истории. В 1569 г. умерла вторая жена царя, крещеная черкешенка Мария Темрюковна. 26 июня 1571 г. Иван обручился с Марфой
Васильевной Собакиной, которая, может быть, была родственницей Малюты Скуратова (настоящее имя – Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский) – в пользу этого говорит хотя бы то, что на ее свадьбе свахами были жена и дочь последнего, а «дружками» – он сам и уже тогда ставший его зятем 19-летний Борис Годунов.
Страх перед изменой и недоверие почти всем заставили царя послушать Малюту Скуратова и жениться на его родственнице; самого Скуратова это сразу вознесло на небывалую высоту: до того даже среди сравнительно незнатных опричников он выделялся худородством, среди думных дворян писался последним. Теперь же Малюта стал «дворовым воеводой», какового звания удостаивались только очень знатные люди [409] . Между прочим, когда опричный ясельничий Булат Арцыбашев хотел отдать за царя свою сестру, его убили по приказу Скуратова. Со временем со Скуратовыми породнились некоторые знатные фамилии – например, еще одним зятем этого оберпалача стал князь Дмитрий Шуйский, брат будущего царя Василия [410] . Кстати, принято считать, что возвышение Годунова началось в 1580 г., после того как царь женил своего сына Федора на его сестре Ирине; но похоже, что на самом деле это произошло почти на десять лет раньше – сразу за возвышением годуновского тестя.
409
Там же. с. 270.
410
Там же. С. 256–257.
Однако когда Марфа Васильевна заболела (еще до брака), а через несколько дней (по Р. Г. Скрынникову – через две недели) после свадьбы умерла, то Иван получил от церковного Собора разрешение на четвертый брак – с Анной Алексеевной Колтовской. Впрочем, 28 апреля 1572 г. царь заявил, что Марфа Васильевна умерла девицей, так что третьего брака фактически еще не было [411] . Однако через год Колтовская ему надоела, и он постриг ее в монастырь под именем Дарьи. Семья несчастной женщины, по уверениям К. Валишевского, была после того полностью истреблена; впрочем, сама Анна-Дарья дожила (в г. Тихвине) до 1626 г., относительно спокойно пережив все опрично-смутные ужасы. Едва ли бы ей это удалось, не постриги ее царь в монастырь! Воистину, «никто не знает, где найдет, где потеряет»!
411
Мадариага И. де. Указ. соч. С. 376.
В ноябре 1573 г. царь женился на Марии Долгорукой, но на другой день, подозревая, что она до свадьбы любила кого-то другого, посадил ее в колымагу и пустил с горы в пруд, где она и утонула. Вообще, в том пруду потопили многих неугодных тирану, и откормленные человеческим мясом рыбы подавались к царскому столу. Впрочем, по другим данным, например, по сведениям некоторых летописей и по сообщениям «цесарского» (имперского) посла фон Бухау, она пользовалась ласками царя еще три года, и лишь после того ее постигла означенная участь. Шестой и седьмой женами Ивана стали Анна Васильчикова и Василиса Мелентьева. Точная дальнейшая судьба их неизвестна, но сообщается, что обе они недолго прожили с ним и «вскоре исчезли» [412] . Впрочем, об Анне Васильчиковой сообщается, что она была отправлена в монастырь после расправы с первым послеопричным правительством (о последнем и его участи ниже), некоторые члены которого ей покровительствовали [413] . Наконец, в 1580 г. Мария Нагая стала восьмой женой царя.
412
Валишевский К. Указ. соч. С. 388–391; Костомаров Н. И. Указ, соч. С. 396–397.
413
Скрынников Р. Г. Иван Грозный. С. 383.
Но довольно об амурных делах Ивана Васильевича, продолжим рассказ об Опричнине. Расправившись с русской феодальной аристократией, крестьянской «предбуржуазией» и Церковью, царь и опричники принялись за торговые города, которые, как показывал западный (а теперь, после реформ Адашева-Сильвестра, и русский) опыт, уже становились более опасными, чем феодалы и церковники, «рассадниками свободы».
Начато было, естественно, с северо-запада, где «зараза свободы» пустила более глубокие корни, чем в других русских землях. Возможно, толчком к началу расправы послужило то, что 11 января 1569 г. литовцы при странных обстоятельствах овладели считавшейся неприступной крепостью Изборск (в Псковской земле): перешедший на литовскую службу Тетерин (тот самый беглый дворянин, о котором уже говорилось) подъехал к стенам города, переодевшись опричником, и велел открыть ворота, куда тут же и ворвались спрятавшиеся в засаде литовцы. Лишь через полторы недели русские отбили обратно эту крепость (кстати, а как им это удалось, да еще так быстро, если она была «неприступной». – Д. В.) и там казнили нескольких сообщников Тетерина [414] .
414
Там же. С. 216–217.
Была ли это измена? Московскому царю – несомненно, да, а, простите за высокопарность, русскому делу? Или проще – России как таковой? Напомним, что тогда Литва еще не объединилась с католической Польшей в Речь Посполитую (это случится только летом того же года), Великое же княжество Литовское было, как мы уже знаем, на 90% русским. В условиях огромной роли в Опричнине золотоордынцев многие русские люди вполне могли воспринимать Литву как противостоящее «безбожным татарам»-оккупантам Русское государство! Кстати, о названиях: государство в это время упорно называется (как его подданными, таки иностранцами) Московским, а не Русским [415] .
415
Шмидт С. О. Указ. соч. С. 255–301.
Тут мы снова вспомним о князе А. М. Курбском. Да, он был далеко не подарок, например, кредиторов-евреев, которые напоминали ему о долгах, он сажал в темницы с пиявками, вздорил с соседями и с самим королем, а «свободу» понимал в узкосословном смысле [416] , однако поставим вопрос – а был ли он изменником? А. Л. Янов оправдывает его поступок тем, что князь изменил не России, но тирану, губившему его Отечество [417] . А если измена вообще была не России-Руси, но новой Орде? Тем более! А в пользу, по сути, альтернативного Русского государства? И подавно!
416
Валишевский К. Указ. соч. С. 258–259.
417
Янов А. Л. Европейское столетие России. С. 539–540.
«Словно мамай прошел…»
Но прежде чем переходить к описанию карательных походов Ивана Грозного по собственной стране, обратим внимание вот на что.
Как известно, на Руси о последствиях сильного разорения принято говорить: «Словно Мамай прошел» И никто не задумывается над, казалось бы, простым вопросом – почему именно «Мамай»? Ведь настоящему Мамаю, как известно, по Руси пройтись не дали, его разбили на Куликовом поле. Так почему же Мамай? Почему не Батый? Почему не Неврюй, устроивший карательный поход на Северо-Восточную Русь в 1252 г. в ответ на антиордынский заговор части русских князей («Неврюева рать»)?
Кстати, тогда, в 1252 г., «Неврюева рать» была ответом на заговор Андрея Ярославича (брата Александра Невского) против Орды. Но тогда Орда, как уже говорилось, была сильнее Европы, по крайней мере, на русских просторах, и просто не успела бы Европа прийти Руси на помощь, поэтому поведение Александра Невского («сдавшего» Орде родного брата) – именно он «навел» Неврюевы полки на Северо-Восточную Русь – было вынужденным. Теперь Европа (в лице Польши-Литвы) была явно сильнее Орды. Но снова не успела…