Опрокинутый рейд
Шрифт:
Площадь была вымощена булыжником, пыльна. По ней во всех направлениях шли люди. Посредине, у фонарных столбов, рядами стояли телеги, тачанки, — все самое обыденное, деловое. Таким он уже увидел улицы Москвы, а теперь и ее главную площадь. И этим она тоже, показалась ему знакомой.
Продолжая идти, Шорохов обернулся, чтобы еще раз взглянуть на оставшийся за спиною базар. Шагах в тридцати позади него какой-то человек среднего роста, в кепчонке, закрывающей лоб, словно споткнувшись, качнулся, отступил за угол здания, которое Шорохов миновал, выходя на площадь. Случайно
Да, слежка. Когда он вышел из дома, этот человек сидел на тумбе у ворот и с безразличным видом покуривал. Его кепка потом промелькнула за рядами лотков на базаре. Было! Занятый своими мыслями, Шорохов не придал тогда значения ни первому, ни второму случаю. Очень радовался, что идет по Москве.
«Вот и кончилось одиночество, — подумал он. — Перестану брести, как в тумане. Связной осторожен, но так и нужно, если предположить, что Мануков тоже может за мною следить. Однако, почему этот человек шарахнулся, когда я обернулся? Если связной, то картина должна быть другая. Надо всего лишь раза три, как бы случайно, попасться мне на глаза. Начну делать встречные шаги. Отыщем удобное место, обменяемся паролем.
Это не связной. Наблюдение московских чекистов. И понятно: въехали с фальшивым мандатом. Наверно их ведут еще от Ефремова.
Но какой смысл здесь, в столице своего государства, одному сотруднику тянуться за мной по пятам? Куда разумней двум-трем из них „передавать“ меня из рук в руки. На людной улице такое наблюдение не обнаружишь, будь ты семи пядей во лбу».
Оставалось одно: слежку организовал Мануков.
Шорохов счастливейше улыбнулся. Тогда все очень просто. Сейчас его цель — встретиться с маклерами. Вот и пусть этот тип Манукову про такую встречу докладывает!
Он остановился, оглядывая здание Верхних торговых рядов: очень большое, украшено лепными фигурами. Что в нем сейчас? Как и прежде — купеческие магазины? Слава о них в минувшие годы доходила на Дон. Насколько вплотную торговая стихия и тогда подступала к Кремлю!
Зайти туда? Сейчас он — купец. В его мечтах это и должно быть: любой ценой обосноваться с торговлей на главной площади государства.
Но как раз входить в какой-либо дом, хотя бы на минуту скрыться в подворотне, подъезде ему нельзя. Несколько слов, обращенных к случайному прохожему, даже то, что он ненароком десяток шагов пройдет с кем-нибудь рядом, уже повод для подозрения. А столбом торчать посреди Красной площади — пожалуйста!
Так он и сделал. Стоял, всматривался в зубцы стен, в красное знамя над ними, в кремлевские башни. Твердыня. Стоит века. В донских газетах писали: «Кремля вообще уже нет — расстрелян из пушек, разграблен, разрушен». Пусть пишут и говорят все, что угодно. Клеветой нельзя победить. И пока реет над Кремлем красное знамя, можно быть спокойным. Одолеем, господа, одолеем. И тех, что противостоят Советской стране на фронтах, и повторяющих на все лады: «Посольские», «Царские», «Королевские»…
С беззаботным видом засунув руки в карманы брюк, он некоторое время постоял у здания Верхних торговых рядов, вчитываясь в афишу на его стене:
«Сад
Он представил себе, как тип в низко надвинутой на лоб кепчонке докладывает Манукову:
«Кремлем любовался. До-олго! Ноги заныли на месте стоять. Потом в плакаты на стенках пялился… Тьфу!»
Мануков морщится:
«Ну и что? Я и сам, как ты, любезный, выражаешься, в плакаты пялюсь. Неприятеля надо знать».
Значит, Мануков. Еще проверка. Сколько их! В доме Нечипоренко. В усадьбе возле Тамбова. В Козлове обыскал пиджак. В экипаже часами беседовал… При всем том, коли пригласил в Москву, чекиста в нем он не подозревает. Так что? Готовит себе в помощники?
Серое трехэтажное здание с колоннадой он заметил издали. К его дубовым дверям вели гранитные ступени. По ним прохаживались люди в сюртуках, мундирах, полупальто с плюшевыми воротниками. Маклеры, о которых говорилось в мануковской записке.
Улица была пустынна. Еще за добрую сотню шагов завидев Шорохова, эти маклеры явно встревожились, разом обернулись в его сторону. Он уверенно поднялся по ступеням, остановился возле группки из пяти-шести человек. Следовало что-то сказать, может, слегка поклониться.
Он ничего этого не успел сделать. Группка растаяла. Было непонятно, куда она исчезла так быстро.
Шорохов сделал вид, что ничего не заметил, с самой благожелательной улыбкой подошел к другой компании.
Вновь на расстоянии десятка шагов вокруг него не стало ни души. Не хватало, в общем-то, пустяка: знакомства хотя бы с одним из этих людей. Пусть шапочного. Торговый мир тесен! Что оставалось? С независимым видом стоять в одиночестве? А дальше?
Чей-то резкий свист рассек тишину. Маклеры скатились со ступеней и рысцой побежали кто вверх, кто вниз по Ильинке. Шорохов провожал их удивленным взглядом. Затем спохватился. Почему он стоит? Какая разница — ясно или неясно ему, чего они перепугались?
Тоже побежал в компании с тощим маклером лет сорока в зеленом вицмундире, свернул в ближайший переулок, стал там за выступом стены. Сердце билось отчаянно.
С того места, где они оба укрылись, была видна часть Ильинки. Трое мужчин и две женщины с винтовками за спиной шли вдоль тротуара.
— На Лубяночку, — скрипуче произнес маклер.
Шорохов не отозвался. Если его сейчас задержат, удостоверение, оставленное Мануковым, поможет. Сомнений у него не было. Но где-то здесь тот, который следит за ним. Что, если он потом доложит об этом как о заранее намеченной Шороховым встрече с сотрудниками московской ЧКа?
Он отступил в узкий простенок между выступом фасада и парадным входом в дом. Что за судьба! Быть в центре Москвы и хорониться от своих товарищей!
— На Лубяночку, — тоскливо повторил маклер, но уже громче и в упор глядя на Шорохова.