Опрокинутый рейд
Шрифт:
И будто невидимые мечи врезались в казачью лавину. Это навстречу ей начали бить пулеметы. Лавина рассыпалась, завернула назад, скрылась за перелеском.
Никифор Матвеевич выругался, кивком указал на рыжеусого офицера:
— Прошу прощенья, я ненадолго отбуду. Кузьма Фадеевич к вашим услугам.
Он побежал вниз, к тому месту, где остались верховые лошади и экипаж.
Михаил Михайлович с тихим смехом смотрел ему вслед, потом обернулся к Кузьме Фадеевичу:
— Не потому ли, роднейший, случился сей промах с атакой, что этот Никифор-без-Матвеевича-в-голове
Из-за перелеска с гиканьем и свистами вновь вылетело несколько сотен конных. Над их головами серебрились лезвия выхваченных из ножен шашек.
Кузьма Фадеевич степенно откашлялся, прокуренным голосом произнес:
— Видите высокие здания? Станция, холодильники. Поодаль фабричные трубы? Завод «Рихард Поле». В Воронеже крупней его нет. Рукой подать.
— Рукой? — раздраженно спросил Мануков. — Где она? Не вижу. Кузьма Фадеевич внимательно поглядел сперва на Манукова, потом на Михаила Михайловича, но ничего не ответил.
Шорохов обратился к нему:
— А там, дальше, пойдет без боя?
— Ну как объяснить? — нехотя отозвался Кузьма Фадеевич. — Для конной атаки хорошо, когда противник в чистом поле. Если простор, — он махнул рукой в сторону россыпи домов. — Сегодня к полудню мы заняли и станцию и завод. Так ведь пришлось отойти: пехота не подоспела, а казаку на лошади где же там, в улицах, развернуться?
Шорохов сел на траву. Беречь костюм? Пальто? Зачем! Мамонтов говорил: «Краскомы делают ставку на это…» Но и продолжают делать! Значит, его сообщение еще никуда не дошло. Худо. Худо.
Да, так и было. От окраины города, от линии красных окопов, вдоль шоссе теперь бежали люди с винтовками наперевес. Припадали к земле, стреляли, поднимались, снова бежали… Лавина опять распалась на разрозненные группки всадников, помчалась назад, а люди, только что бежавшие ей навстречу, залегли и как будто растворились среди кустарников и деревьев. Стрельба утихла. Не так плоха, получалось, была и прежняя тактика. Или — плоха все же? А может, проще: лучшее — враг хорошего? Это лучшее он и сообщил связному?
Из-за облаков вышло солнце. В его лучах вдали празднично красовался разноцветными крышами и кронами высоких деревьев город.
Кузьма Фадеевич сказал:
— Но — хватит. Побаловались.
На широкую поляну у подножия холма выехали цепочки лошадей, запряженных в пушки. Шорохов машинально пересчитал: восемь! Трехдюймовки. Каждую сопровождает десятка два солдат. Остановились. Развернули пушки в сторону города. Увели лошадей. Кузьма Фадеевич похлопывал в ладоши:
— Сейчас-сейчас… Враз узнают, как не сдаваться, когда предлагают. Ироды! Ничего не дорого. Ну так и будет вам!
Гром орудийного залпа перекрыл его слова. Вдоль линии, где залегли наступавшие, сразу в нескольких местах взметнулась от снарядных разрывов земля. Дым потянулся над кустами, лугами, над заметавшимися фигурками людей.
— Вот
Но и Шорохов видел, что там, впереди, в небе вспухают куцые облачка шрапнельных разрывов.
Мануков тоже был возбужден, стоял подавшись грудью вперед. Будь у него крылья, казалось, так бы туда и полетел! Да и Михаил Михайлович повторял без обычной едкости:
— Классика!.. Британская школа артиллерийского огня!
Цепи наступавших, поредев, стали отходить. Вдогонку им поскакали всадники.
Перекрыв все звуки боя, огромной силы снаряд внезапно разорвался на поляне близ казачьих орудий. Стрельба из них сразу прекратилась. Артиллеристы забегали, стали подводить к орудиям лошадей.
Разрывы тяжелых снарядов на поляне не прекращались. Ее заволокло черным дымом. Казачьи пушки одна за другой снялись с места и уехали. Всадники тоже повернули назад, а вслед им от Воронежа, по луговинам, примыкавшим к Задонскому шоссе, вновь побежали люди с винтовками.
— Прекрасно, господа, прекрасно, — проговорил, вырастая за спиной Шорохова, Никифор Матвеевич. — Но лучше нам отсюда уйти. Да-да. Еще через часочек стемнеет. Денек пролетел как минутка. Прошу пожаловать к экипажу.
Мануков требовательно взглянул на него:
— Вы отступаете от Воронежа?
— И мы, и вы, — без малейшего смущения ответил Никифор Матвеевич. — Впрочем, недалеко. В ближайшее село. Любые покои там к вашим услугам.
— Однако…
— Красные опять пошли в атаку. Для конницы в темноте отбивать ее — труднейшее дело. Отходим к Подгорному. Отсюда всего несколько верст. Только до утра, господа!
— Но где же, милейший, ваш хваленый командир корпуса на белом коне? — в обычной своей ехидной манере спросил Михаил Михайлович. — Где полки, которые наступают с востока? Или они что? Прекрасный миф? Мечта?
— Всему свой час, — бодро ответил Никифор Матвеевич. — Еще убедитесь…
Миф? Мечта?
Полки эти были. К вечеру 9 сентября они с востока обошли Воронеж. У села Рождественская Хава почти без потерь для себя разгромили 110-й полк Стрелковой бригады 8-й армии красных, заняли это село.
Что еще предстояло им сделать в соответствии с планами штаба корпуса? От Рождественской Хавы круто повернуть на запад и, преодолев сопротивление остальных частей все той же Стрелковой бригады 8-й армии, прикрывавших Воронеж с востока и разбросанных по сорокаверстному рубежу, проскакать тридцать пять верст, пересечь линию железной дороги, промчаться улочками подгородной слободы Придача. По дамбе верстовой длины миновать затем пойму реки Воронеж, копытами коней процокать по Чернавскому железобетонному мосту. Ширина его три с половиной сажени, длина семьдесят пять. Наконец, взлететь по крутому склону высокого коренного берега, от самого низа усаженного утопающими в зелени деревьев кирпичными и деревянными домами. Это и будет Воронеж.