Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)

Уэсли Мэри

„Интересно, была ли у нее связь с кем-то из них? Может, она потеряла любовника? Как спросить?“ — Бланко тоже потянулся за пирожным.

— А кто-то из офицеров был вашим родственником? — он крутнулся на стульчике, чтобы увидеть ее лицо.

— Я смотрела, когда они проносились верхом или в экипажах, запряженных прекрасными лошадьми. Они бывали на балах и на вечерах. Это еще до революции. Мое сердце всегда было с ними.

— Ах.

— Люди благородных сословий, князья, царь с царицей, их прелестные дети. Убиты

большевиками. О, какой позор и какой стыд!

— Расскажите мне о большевиках…

— О, ты не видел, как одевались придворные дамы, какие украшения носили. Где они сейчас, эти украшения?

— Я не знаю, мадам Тарасова. Может, заложены.

— Шелка, бархат, кружева, невероятные меха? Можешь себе представить соболя и норку, Хьюберт?

— Расскажите мне о Ленине.

Мадам Тарасова поджала губы.

— Я не могу произносить это имя, мне хочется сплюнуть. Я плюю, — добавила она по-французски.

— Тогда о Троцком. Расскажите о Троцком.

— На него тоже плюю.

— А Сталин? Яда не хватает? — предположил Бланко.

— Я расскажу лучше о чудесах святой России. О Петрограде, об исключительном городе, о великой Москве. Я ничего не знаю о чудовищах, разрушивших мою страну. Где теперь люди, которые ездили в оперу, в балет, на придворные балы в роскошных экипажах и санях. Я могу рассказать тебе о красивых людях…

Бланко попытался еще раз.

— А вы когда-нибудь видели Ленина?

— Конечно, нет. У него были плохо скроенные костюмы. Он понятия не имел, как следует одеваться.

— А вы видели Троцкого?

— Он одевался чуть лучше. Нет, я не видела его.

Бланко еще раз подвинул к ней тарелку с пирожными. Она упорно подшивала подол розового хлопчатобумажного платья, делая короткие быстрые стежки. Да, видно, ему следует прибегнуть к другой тактике.

— А бедные, мадам Тарасова? Крепостные? Как насчет них?

— Да, бедные были. Они служили красивым людям, заботились об их украшениях, нарядах, но давай я лучше расскажу тебе об одежде, а не о крепостных. Они уж очень уныло одевались, ничего интересного.

— Расскажите мне о простых людях, о солдатах, умиравших в снегу на фронте.

Мадам Тарасова вдевала нитку в иголку, держа ее на свету и щурясь.

— Они умирали. Много. Они были в военной форме из грубой ткани.

— Они же были бедные, — сказал Бланко.

— Иисус Христос объяснял, что бедные всегда с нами, разве нет?

— И не офицеры?

— Он никогда не упоминал об офицерах.

Она что, дразнит его?

— Вот офицеры были красивые. А солдаты все одинаковые.

— Я не думаю, что Иисус Христос был таким уж модником, — сказал Бланко.

Казалось, мадам Тарасова его не слышит.

— Значит, вы не интересовались и не интересуетесь тем, что сделал Ленин для простых людей.

Мадам Тарасова, продолжая быстро шить, с чувством мести в голосе сказала:

— Я

знаю только то, что, вмешавшись в естественный ход вещей, он сделал меня бедной и простой, у меня нет даже паспорта, который бы защитил меня. Моей Империи России больше нет.

— А если бы вы остались в России, у вас были бы украшения, шелка, меха?

Мадам Тарасова не отвечала.

— Простите за вопрос, — проговорил смущенно Бланко, — но ваша семья была богатая?

— А какое значение это теперь имеет? — сказала мадам Тарасова, сидя в обветшалой комнате над мясницкой. — Ну вот, смотри, платье почти готово. Это все из-за влияния Распутина на царицу. Он отвратительно одевался. Он и сам был мерзкий, пьяный дьявол. Благородные люди, которые убили его, сделали это с большим трудом. Он обладал нечеловеческой силой.

— А что они носили? Им не мешала их одежда?

— Хьюберт, не насмехайся.

— Еще одно пирожное, мадам Тарасова?

— Я хочу оставить его девочке.

— И Игорю? Из Игоря вышла бы хорошая подкладка для жилета. Где Игорь, этот великолепный шпиц?

— С девочкой. Пожалуйста, не шути так, Хьюберт. — Она действительно рассердилась.

— Извините, мадам. Расскажите мне о Распутине. Он не был монахом?

— Царице следовало бы обращаться к православным священникам, а не к Распутину.

— Они хорошо одевались?

— О, Хьюберт. Их одеяния. Их великолепные одежды — ризы, голубые и алые, расшитые золотом. Одеяние митрополита напоминало о святых ангелах. Да, царица должна была слушать его советы.

Бланко удивился — ангелы в его книге всегда были в непомерно больших ночных рубашках.

— Русские ангелы, кажется, большие модники, чем наши, — засмеялся он. — А почему Распутин не…

Но мадам Тарасова, потеряв терпение, совсем рассердилась.

— Ты смеешься над моей потерянной страной, над моей потерянной жизнью. Ты хочешь знать только обо всем отвратительном, о насилии, об ужасах, а я хочу помнить о красоте.

Бланко стало стыдно, что только одно пирожное осталось на тарелке. „Надо было купить больше”, — подумал он. И он не нашелся что ответить, глядя на эту маленькую женщину. Она шептала что-то по-русски, и, когда он подался вперед к ней, он услышал уже на французском: „И ты еще кощунствуешь…“

— Извините, мадам. Иисусу Христу не надо было бы беспокоиться о своем портном. Его одежда — облака славы. Разве нет?

— О портном? — мадам Тарасова едва не поперхнулась.

Бланко подумал, не слишком ли далеко зашел.

В комнату влетела Флора.

— Послушайте, что происходит? Я больше не могла удержать Игоря под дождем, он два раза сделал свое дело, и ему нечем больше писать. Я помешала? (”Я помешала?“ — Она произнесла это как взрослая.) О, мадам Тарасова. Мое платье уже готово? Какая прелесть! Можно я его примерю?