Опыты религиозных исследований
Шрифт:
Редакционный критицизм
Позднейшая стадия развития формальной критики называется редакционным критицизмом. Один из еего представителей Норман Перрин написал книгу «What is Redaction Cziticism?»60. В ней студент может найти краткий обзор методов и задач этого направления, снабженный различными примерами. Мы же только поясним, о чем говорит автор.
Если критика формы имеет дело с отдельными частями предания, то редакционный критицизм занимается исследованием того, каким образом эти части объединялись в целое и как сформировались Евангелия. Таким образом, можно сказать, что редакционный критицизм исходит из положений критики формы и в своем развитии основывается на ней. Ныне считается, что евангельские писатели были не простыми собирателями материала, а настоящими авторами, и задача критики состоит в том, чтобы выявить, какие богословские мотивы ими двигали.
Применяя
«Марк имеет право на то, чтобы его читали сообразно его собственным установкам, и после того, как несколько поколений ошибочно видели в нем историка, он заслужил право быть прочитанным как богослов», — пишет Перрин далее63. Конечно, полезно рассматривать Марка и как богослова, однако нет никакой необходимости противопоставлять его Марку-историку. Мы уже давно говорим, что Евангелия — это не биографии, однако это вовсе не доказывает, что в них нет биографического материала. Вполне может показаться, что евангелисты и не собирались писать только биографии или только историю, однако нет необходимости вообще устранять историю из Евангелий (как это любят делать некоторые ученые). Мы должны проводить различие между историей и летописью событий или дневниковыми записями. Группировка событий вокруг их основной темы может дать гораздо более ясную картину того, каким был Иисус и что Он делал, по сравнению с картиной, созданной дневниковой формой повествования, и поэтому ее по праву можно назвать точной историей происходившего. Поэтому, если Марк в какой-то степени отбирал свой материал как богослов, это вовсе не означало, что он переставал быть историком. Противопоставление богословских и исторических задач — это не результат исследования евангельского материала, а следствие предпосылки, согласно которой история не имеет значения. Но если история не интересует Перрина, то это вовсе не доказывает, что ею не интересовался Марк.
«В качестве исходной позиции, — пишет Перрин далее, — нам следует предположить, что Евангелия дают непосредственную информацию не об учении исторического Иисуса, а о богословии раннехристианской Церкви и что, следовательно, всякая информация об Иисусе, которую мы можем получить из них, должна пройти строгую проверку посредством тщательно выверенных критериев аутентичности»64. Заметим, что в данном случае идея, согласно которой Евангелия сообщают нам о богословии раннехристианской Церкви, а не об истории земной жизни Иисуса и Его учения, однозначно преподносится как предположение, как отправная точка. Однако через несколько страниц Перрин заявляет, что редакционный критицизм «заставляет нас признать, что Евангелие описывает не историю служения Иисуса, а историю христианского опыта на протяжении эпох»65. Все это выглядит весьма странно, поскольку то, что поначалу расценивалось как предположение и отправная точка, теперь рассматривается как нечто уже доказанное, причем доказанное посредством неприкрытого petitio principii, то есть положения, которое само нуждается в доказательстве.
Есть еще одно весьма широкое допущение, о котором мы уже упоминали в связи с критикой формы. «Раннехристианская Церковь, — продолжает Перрин, — не знала слова «исторический» в нашем смысле и, движимая интенсивным духовным опытом, не видела необходимости отличать слова, первоначально сказанные Иисусом бар Иосифом, от слов, приписываемых ему церковным преданием. В этом отношении Новый Завет весьма отличается от имеющихся у нас древних записей иудейских равви или греческих учителей»66. Здесь необходимо сделать два примечания. Во-первых, предположение относительно такой установки раннехристианской Церкви совершенно бездоказательно, в чем мы уже имели возможность убедиться (и на что указывал К. Ф. Д. Моул)67, а во-вторых, заявление о том, что Новый Завет весьма сильно отличается от записей иудейских равви, заслуживает более обстоятельного рассмотрения. Именно это и предпринял Герхардссон, в итоге пришедший
Редакционный критицизм в отношении Евангелий от Матфея и Луки покоится на более надежном основании. Применительно к Евангелию от Марка сохранялась необходимость в абстрактном теоретизировании относительно первоначального состояния предания, а также того влияния, которое впоследствии на него оказал Марк. Сравнительный же анализ первых трех Евангелий достаточно ясно показал, что Матфей и Лука пользовались Евангелием от Марка, и поэтому можно увидеть, каким образом они это делали и какие изменения внесли. В этой связи часто цитируется пример, приведенный Борнкаммом относительно успокоения бури. Представители редакционного критицизма наподобие Перрина склонны замалчивать вопрос об историчности этого события, изучая в первую очередь заинтересованность евангелистов его богословским аспектом. Вполне возможно, что разные евангельские писатели по-разному расставляли богословские акценты, однако это ставит вопрос о том, принадлежат ли они им самим. А. Маршалл в своей книге «Luke Historian and Theologian»69 утверждает, что, во-первых, Лука насколько историк (все-таки историк!), настолько и богослов, и что, во-вторых, богословие он отыскивал в имеющихся у него источниках и пытался сохранять, а не создавать его.
Итак, мы видим, что, если критика формы подчеркивала богословское творчество раннехристианской общины, то редакционный критицизм акцентирует внимание на творчестве отдельных писателей. Он, конечно, может играть важную роль в привлечении внимания к богословскому смыслу евангельского повествования даже в его деталях70, однако нельзя не отметить, что в то же время редакционный критицизм пренебрежительно относится к истории, причем делает это бездоказательно, основываясь на одном лишь предположении70.
Перрин приходит к следующему выводу о значении редакционного критицизма: «Понадобится еще по меньшей мере лет десять или около того, прежде чем прогресс в данной области позволит ученым, заинтересованным в создании основы для обобщения полученных результатов, прийти к достаточному согласию между собой»71. «К сожалению, нельзя не согласиться, что пока мало единства в оценке полученных результатов»72, — вторит ему Моул.
Исходя из этого, студент должен осторожно подходить к редакционному критицизму, оценивая его перспективы.
Роль истории в евангельском повествовании
Мы уже не раз упоминали о проблеме истории, особенно в связи с воскресением Христа73. Приступим к ее дальнейшему рассмотрению. Многое в сегодняшней богословской мысли является отзвуком афоризма, сказанного Келером, согласно которому реальный Христос есть проповеданный Христос74. Примерно так же считает и Фуллер, утверждающий, что христианская вера — это вера в Христа, каким Он возвещен современной Церковью, и, следовательно, роль исторических изысканий в данном случае вторична; верующему же христианину не надо «бояться всегдашнего профессорского разномыслия и взаимного несогласия»75. Перрин же, подобно Царнту, идет немного дальше, считая, что единственное, что требуется, это вера, причем «вера как таковая принципиально не зависит от исторических фактов даже касающихся Иисуса… Вера, построенная на историческом факте, вообще была бы не верой, а трудом»76. Однако это уже экзистенциализм, а не библейская вера. В Ветхом Завете постоянно слышится призыв верить в живого Бога, известного нам из Его слов и дел. Одним из таких деяний Божиих был исход евреев из Египта и если бы этого не произошло, не было бы ни еврейского народа, ни религии Израиля. Так же и в Новом Завете имеется свидетельство о Воскресении как об историческом событии. Именно этот акцент на истории и отличает библейскую веру от язычества. «Языческие религии не чувствуют истории, однако в Библии особое внимание уделяется истории и историческим преданиям, как первичной сфере, в которой Бог являет Себя Самого, — пишет Дж. Э. Райт и далее добавляет: — Таким образом, откровение сокровенного протекает конкретно и определенно, поскольку оно всегда связано с деянием Бога в истории»77.
Итак, существуют два противоположных подхода к истории: Перрин говорит, что она необязательна, Райт же считает, что она принципиально необходима. Конечно, этим двум направлениям следуют и многие другие, мы же не можем принять ту точку зрения, которая нам почему-то понравилась; для того, чтобы сделать выбор, необходимо определенное основание. Как мы уже видели, свое отношение к истории Перрин делает основной посылкой в изучении Библии, однако Райт утверждает, что библейская позиция представлена именно у него.