Оранжерейный цветок
Шрифт:
Он входит в меня без остановки. Темп нарастает, а его взгляд мечется между членом, вбивающимся в меня, и моим ртом, который отказывается закрываться, крики прорываются сквозь мои губы.
Он стонет.
— Блять, — он двигается всё быстрее и быстрее. Так сильно. Так безумно. Так чертовски сумасшедше. — Дэйз…
— Райк…
Мои руки находят его, одна на задней стороне моего бедра, придерживающая мою ногу, другая на кровати рядом с моими волосами. Я берусь за обе, и ещё один толчок — и он верен своему слову.
Он кончает, и я чувствую, как
Он остается внутри меня, пока заползает на кровать и притягивает меня в свои объятия. Мы целуемся, наверное, ещё минут пять. А потом, когда мы оба расслабляемся друг против друга, он говорит: — Это было не для того, чтобы помочь тебе заснуть.
Он неоднократно упоминал, что никогда не стал бы лечить мою бессонницу сексом.
— Это был Просто потому что трах? — спрашиваю я с улыбкой.
— Нет, — шепчет он, — это был Я люблю тебя трах.
Я сияю.
— Неудивительно, что он был моим любимым.
Он расчесывает мои волосы пальцами, мое дыхание начинает соответствовать его ровному ритму.
— Тебе нужно, чтобы я проверил двери? — спрашивает он.
— Я в порядке.
Я уже не такая параноидальная, какой была до того, как мы сошлись. Я не думаю, что начало отношений обязательно решит мои проблемы. Но знать, что Райк будет рядом со мной на сто процентов — это безопасность, которой у меня не было раньше. Это подавляет большинство моих иррациональных страхов.
Я прижимаюсь щекой к его груди. Я не сразу засыпаю. А он бодрствует со мной столько, сколько требуется. Просто обнимает моё голое, уставшее тело, пока дремота, наконец, не зовёт меня в мирное место.
Я засыпаю в его объятиях, где я знаю, что буду в безопасности.
62. Райк Мэдоуз
Ночь кино в доме Роуз в Принстоне уже превратилась в чертову ссору. На плоском экране Гравитация с Сандрой Буллок, подвешенной в космосе, стоит на паузе. Кроме мебели, телевизор — единственное, что осталось в гостиной. Все книги упакованы, картины сняты со стен и завернуты в пузырчатую пленку.
Ло и Роуз ссорятся уже десять минут, и, к сожалению, главным ходом Ло против Роуз являются броски попкорном. Она отмахивается от очередного летящего зерна.
— Я пытаюсь разговаривать с тобой цивилизованно, — сопротивляется Роуз. — Прекрати забрасывать меня своим попкорном.
— Перестану, когда ты начнешь меня слушать.
Он бросает в нее еще одно зерно, и оно падает ей на колени.
Коннору приходится обхватить Роуз за талию, так как она, кажется, готова спрыгнуть с дивана.
— Осторожно, Роуз, ты беременна. Ты не сможешь достать свои когти ещё семь месяцев, — говорит ей Ло своим резким голосом.
—
Дэйзи у меня на коленях, мы сидим в большом кресле перед телевизором. Она молчит, она всегда была зрителем ссор, но никогда не участвовала в них. Это не совпадение. Она ненавидит это дерьмо и старается не ввязываться в такие ситуации. Я не так мил.
Ло и Роуз продолжают препираться, и я отвлекаюсь от спора, наблюдая, как Дэйзи удаляет сообщение от мамы. У меня сводит живот.
— Эй, — шепчу я, и её большие зеленые глаза встречаются с моими. — Не совершай моих ошибок, ладно? — я заправляю прядь розовых волос ей за ухо.
Я — циничный человек, который держит обиды. Она — беззаботная девушка, которая прощает и открывает свои объятия незнакомцам. Я не хочу, чтобы она изменилась из-за этого.
— Она вызвала на тебя полицию, Райк, — бормочет она. — Это не нормально.
— Я уже отпустил эту ситуацию, — говорю я.
Мои публицисты атаковали СМИ, отрицая обвинения и напоминая людям, что Грэг Кэллоуэй подтвердил изданию People, что наши отношения начались после того, как Дэйзи исполнилось восемнадцать. Это был его способ извиниться за необдуманное, эмоциональное решение своей жены.
Но фотографии, на которых я иду в тюрьму — заголовки, которые разошлись по всем крупным журналам — они никогда не исчезнут. Даже с публичным заявлением. Обратная реакция — я чувствовал её, даже несмотря на то, что не читаю таблоиды. Мерзкие взгляды в спортзале, взгляды в гребаном продуктовом магазине. Журнал Time снял с прилавков наш номер.
Там целая куча гребаной ненависти ко мне. И к Дэйзи тоже, за то, что она продолжает быть на моей стороне. Мне плевать, что думают все, кроме людей в этой комнате и наших семей. Но чем больше люди нападают на «Рэйзи», как нас называет пресса, тем больше она винит свою маму.
Тем сильнее разгорается её ненависть.
— Как? — спрашивает она. — Я видела, как на тебя надевали наручники, и всё из-за нее.
— Это был её способ защитить тебя и сказать мне Иди нахуй. Вот и всё, Дэйз. Она любит тебя, ты знаешь это, — я делаю паузу. — И ты любишь её.
Дэйзи смотрит на свой мобильный телефон грустным взглядом. Я обнимаю её и целую в макушку. Наши проблемы с матерями всегда были похожи, мои лишь на несколько лет опережают её. Я свернул не туда, и не хочу, чтобы она последовала за мной в этот раз.
Я наклоняю её подбородок вверх, и она говорит: — Я подумаю над тем, что ты сказал.
— Хорошо, — киваю я. Мой голос понижается ещё больше. — Ты собираешься поговорить со своими сестрами о своих проблемах со сном?
Её лицо мрачнеет.
— Давай после этого?
За последнюю неделю она стала более открытой к идее поделиться всеми подробностями того, что произошло в прошлом, даже самыми болезненными.
— Да.
Я бросаю на неё взгляд, чтобы убедиться, что она понимает, что я имею в виду.