Орден для поводыря
Шрифт:
По большому счету, МИД действительно мало влиял на внутренние дела страны. Если, конечно, не принимать в расчет, что глава внешнеполитического ведомства, светлейший князь Горчаков, был по совместительству еще и вице-канцлером империи. Канцлер же, согласно Табели о рангах, – высший гражданский чин и в силу своего положения и занимаемой должности постоянно общается с государем. Соответственно, и люди, служащие в его ведомстве, прекрасно известны при дворе. А глупые или пустые людишки в этой банке со скорпионами долго не живут.
Так что я ожидал от дорогого
– Обратите внимание, господа, что я обнаружил в конторе, – он сверился с записями в блокноте, – Спасского пересыльного острога!
Барон элегантно извлек из кармана желто-серую брошюрку. Что такого? Я сам ее и готовил. Потом велел отпечатать в губернской типографии две тысячи экземпляров. Хотел больше, но подумал, что не все подданные русского царя умеют читать…
– Это сборник, в котором просто, без излишеств приводятся основные права и обязанности ссыльнопоселенцев в Томской губернии! И такие, с вашего позволения, книжицы есть в каждом распределительном участке, какие мне довелось посетить…
– Экая бестолковая трата казенных средств, – пыхнул в богатые бакенбарды полковник Богданов.
– Однако же весьма и весьма полезная! – не согласился барон. – Вдоль тракта мною не обнаружено ни единого человека, высланного из царства Польского в сибирские пределы и не ведающего, что его ждет и на что он может рассчитывать. Эти люди довольны заботой и не помышляют об устроении каких-либо беспорядков.
– В Томске только… – пробурчал я. Зачем скрывать очевидное? Все равно доброжелатели, поди, уже донесли.
– М-да-м… – продолжал, сделав вид, будто меня не услышал, столичный гость. – Однако те из людей, что распределены были к расселению на землях Кабинета, пребывают в полном безвестии о своей участи. Продовольственные магазины от Колывани и далее на юг пребывают в запустении. Остроги малы и не вмещают всех… Александр Ермолаевич? Дорогой? Вы что же это? Желали бы уморить голодом и морозами подданных нашего государя?
– Неурожай, – успел ввернуть Богданов.
– Они получают то, чего достойны. Добрые подданные не устраивают бунтов и не поджигают городов, – скривился Фрезе. – Я неоднократно сообщал в Министерство уделов и его высокопревосходительству генерал-губернатору, что считаю неверным высылку неблагонадежных поляков на алтайские государевы земли.
Зря он это. Конечно, оправдываться тоже нельзя – этим лишь подтверждаешь обвинения. Но и выказывать сомнения в правоте государя, повелевшего отправлять наиболее образованных, в основном дворян, и менее виновных в солдаты, в его личный удел, попросту глупо. Да еще в присутствии не последнего чиновника, гостя из столицы.
– Вас послушать, господин Фрезе, так выйдет, будто бы подначальные вам земли прямо-таки заполонили душегубы! – Барон все еще не хотел, так сказать, эскалации напряженности и попытался подсказать местным чинушам линию защиты.
Во-от! Вот так и надо было отговариваться. Примерно это я и сам бы на месте горного начальника высказал. Что, дескать, ссыльных у меня мало, едва
– А вот и выйдет, Федор Егорьевич. Вот сговорились же и пять дюжин дворов сожгли…
– У меня другие сведения, – скучным голосом произнес я. И замер, разглядев промелькнувшую по губам Платонова гаденькую такую улыбочку.
– Знаем мы ваши сведения, – брякнул, не подумав, Богданов. Зачем Фрезе его с собой притащил? Ну явно же неумный человек…
– Николай Андреевич, прошу вас, – проигнорировав полковника, обратился я к жандармскому штабс-капитану. – Огласите результаты дознания по делу об августовских пожарах в Барнауле.
Пока Афанасьев зачитывал с листа то, что мне давно было известно из отчетов Варежки, я разглядывал Платонова. Ждал, как кот в засаде на мышь, пока жандарм дойдет до Ванятки Бутковского, чтобы увидеть на лице младшего советника… Ну не знаю. Что-то. Какую-то тень затаенных мыслей о Карине.
Нисколько не сомневался, что о моем посещении ссыльной всем уже отлично известно. Подозреваю, о том, что мой Герочка там вытворял, тоже представление у собравшихся господ имеется. И реакцию соответствующую я ждал. Только много позже, когда речь зашла бы о суде над поджигателями. Потому и удивился, столкнувшись с… Черт его знает. Может быть, хвостом почувствовал засаду. Западню, которую приготовили мне матерые горные прохиндеи. Понять бы еще, что именно это будет. Обвинение в сговоре с заговорщиками? Совращение ссыльной?
– Таким образом, выявлены три человека, несомненно причастные к поджогам казенных строений и домовладений частных лиц…
Вот сейчас. Чуть дрогнувшая бровь. Что это? Удивление от того, что практически всех арестованных по горячим следам поляков я приказал выпустить из казарм? Или что-то другое?
– Выходит, одного польского ссыльнопоселенца вы все-таки уличили, – хмыкнул, всем своим видом демонстрируя отсутствие доверия к результатам следствия, Фрезе.
– Иван Петрович Бутковский, ваше превосходительство, добровольно последовал к месту пребывания вместе со своей ссыльной сестрой Кариной Петровной, – поправил генерал-майора поручик Карбышев, – будучи полностью на ее попечении. Дело в том, ваши превосходительства, что Иван Бутковский слаб умом. Что подтверждено соответствующими показаниями Варшавской военно-следственной комиссии.
– Мало нам было бунтовщиков, – проворчал Богданов. – Теперь и сумасшедших шлют…
Так. Самая пора что-то мне предъявить…
– Тем не менее! – воскликнул Александр Ермолаевич. Я напрягся. – Еще раз настоятельно рекомендую удалить неблагонадежных ссыльнопоселенцев с земель Кабинета…
Да что ж это такое-то? Ведь явно что-то замыслили… И я решил их немного… подтолкнуть.
– Поддерживаю рекомендацию господина Фрезе, – словно нехотя, выговорил я. – И прошу занести это в протокол комиссии.