Орден Святой Елены
Шрифт:
И что же? Разв? мы видимъ уголовное разсл?дованіе д?ла? Заключеніе извращенца-многоженца-убійцы подъ стражу? Н?тъ! Николай Рябовъ, любящій сынъ и другъ — лежитъ въ сырой земл?, а его убійца предается праздной жизни на св?тскихъ раутахъ и въ салонахъ, прожигая деньги, которые ему достались какъ приданное за б?дныхъ д?вицъ! Хороша же парочка кузенъ-кузина — оба по локоть въ крови, и тотъ и другая — похотливыя животные въ мир? людей! Она — непотребная д?вица, а онъ — натуральный альфонсъ!
Впрочемъ, какъ говорятъ — благородство передается по роду, и яблоко отъ яблони
'Сборникъ занимательныхъ исторій
отъ Асторіи Новослободской въ мягкомъ переплет? и съ картинками'.
… наконецъ она могла выдохнуть свободно, ибо вокругъ нее не было больше мужчинъ, однимъ своимъ видомъ склоняющихъ её мысли къ непотребному. Теперь же — только она, Богъ-Отецъ, Богъ-Сынъ и Святой Духъ… а также триста монашекъ женскаго монастыря «Святой Елены». Антуанетта р?шила принять свою судьбу и отречься отъ прежней жизни, ставъ Сестрой Валькиріей, в?дь только такъ она могла посвятить свою жизнь Христу, дабы уменьшить гр?ховность въ этой жизни и посрамить Діавола.
— Н?тъ! — отв?тила ей мать-настоятельница: — мы не можемъ принять въ Сестры Валькиріи столь безгр?шное существо какъ ты, Антуанетта. У тебя вся жизнь впереди, не губи её. Господь зав?щалъ намъ что пойти въ Валькиріи надобно только отъ духовныхъ поисковъ, но не въ поискахъ легкой смерти и забвенія.
— Однако же я гр?шна! — прижала руки къ груди Антуанетта, взмолясь, чтобы её услышали: — и только трудомъ во славу Господа я могу искупить свои гр?хи.
— Первое посвященіе, дочь моя — въ трудницы. И если ты сможешь трудиться во славу Христа какъ сл?дуетъ… возможно годами… тогда…
— Я готова! — искренне распахнула р?сницы навстр?чу божественному благословенію д?вица Антуанетта: — ибо ничего такъ не жажду я какъ Царствія Небесного!
— Теб? придется много стоять на кол?няхъ и уста твои он?м?ютъ и языкъ у тебя станетъ отваливаться, ибо тяжкій трудъ молитвой украшенъ… — продолжила уговаривать её мать-настоятельница: — ступай отсюда. Это будетъ нелегко.
— Я готова стоять на кол?няхъ всю ночь! И пусть уста мои он?м?ютъ и языкъ вм?ст? съ ними! Пусть! — тряхнула головой д?вица Антуанетта и золотые кудри её разсыпались по обнаженнымъ плечамъ: — дайте мн? шансъ, матушка!
— Обычно я не даю такого шанса столь юнымъ созданіямъ… однако ты похоже знаешь, о чёмъ просишь… — задумчиво сказала мать-настоятельница: — темъ не мен?е таинства сіи велики, и ты должна поклясться что не разскажешь о нихъ ни единой душ?.
— Клянусь! — со всёмъ пыломъ юной души поклялась д?вица и покрасн?ла отъ своего же порыва.
— Въ такомъ случа? служба твоя началась. Вставай на кол?ни, дочь моя… — сказала мать-настоятельница и приподняла край своей рясы: — будешь трудиться во имя Господа… ты всё еще можешь уйти, дитя… насъ въ монастыр? триста душъ…
— Не уйду! Во имя Господа я совершу всё, о чёмъ меня только попросятъ праведные монашки и матушки этого монастыря! — упрямо мотнула она головой, вставая на кол?ни: — таковъ мой об?тъ!
— Поистин?, сколько радости можетъ приносить в?ра! — сказала мать-настоятельница
Глава 7
Глава 7
— Вот пистолеты уж блеснули, гремит о шомпол молоток, в граненный ствол уходят пули и щелкнул в первый раз курок… — задумчиво произношу я, глядя на два симпатичных ящика из благородного дерева. В ящиках, в отделанных бархатом отделениях лежит два дуэльных пистолета. Однозарядные, работы некоего мастера Жана Ле Паж, капсюльные конечно, никакого кремневого замка, все-таки новый век на дворе… однако во остальном дизайн и стиль очень напоминал дуэльные пистолеты восемнадцатого века, на таких еще Пушкин с Дантесом стрелялись.
— О, цитируем классику? — кивает стоящий рядом фон Келлер: — знамо дело. Пушкин когда своего Евгения Онегина написал — как раз за дуэль в Петропавловку поехал. Сам-то он на пистолетах сроду не стрелялся, был Магистр Баллистики.
— Не был Александр Сергеевич Магистром Баллистики. — возражает фон Келлеру суховатый человек средних лет, который стоит сразу за столиком с пистолетами: — он был Магистр Огненной Магии, а Баллистику ему приписывали, потому что его пламя стремительным было как пуля! А слухи о том, что он дескать Баллистик — давали ему на дуэлях преимущество, вот и все!
— Да ну? А как же его знаменитая дуэль с Никорусом Третьим, аквамантом? Если бы он был по части огненной магии, то Никорус его бы под орех разделал!
— Вот такие как вы, господин гусар, и есть причина сего заблуждения! — горячится сухонький господин: — в бою один на один, да с дуэльными ограничениями…
— Полноте вам, господа! — окликает нас Владлен Потемкин: — будет спорить! У нас сегодня еще две дуэли, давайте уже приступим! Тем более Владимир Григорьевич у нас в первый раз! Не давайте поводу упрекнуть себя в невежестве и отсутствии гостеприимства!
— В самом деле… — вздыхает сухонький: — что это я… у вас, Владимир Григорьевич право выбора оружия. И способа проведения дуэли. Кто вас вызвал-то?
— Это был я. — рядом со мной становится молодой человек в черном фраке, я его помню, Алферов. Николай Владимирович. Это он посчитал мои отношения с Софьей Волконской неподобающими и как следствие — вызвал меня на дуэль. Что за бред, какие у меня отношения могут быть с этой девушкой, когда я ее и не видел еще ни разу? Или права моя кузина, утверждающая что девицы вокруг меня беременеют, просто мою фотку к животу прикладывая? Такая вот, парасимпатическая магия, ети ее в качель.
— Доброе утро, Владимир Григорьевич, — протягивает мне руку Николай Алферов, ни в его тоне, ни в жесте — нет злобы или неприятия. Мы пожимаем друг другу руки словно старые товарищи. Недоумение у меня лишь возрастает. Эти двое пришли в дом моей кузины, бросили мне вызов на дуэль, а теперь ведут себя так, словно мы тут все друзья и товарищи. Странно.
— Предлагаю на магии. — говорит Алферов: — к черту пистолеты, надоело. А на саблях я с вами, гусарами, еще с прошлого году зарекся биться.